Том 16. Сент-Ронанские воды - [134]

— Ваш друг, — ответил Тиррел, стараясь изобразить спокойствие, которого на самом деле у него не было, — возможно, рассчитывает такого рода аргументами прикрыть свою подлость. Но это ему не удастся: правду знает небо, знаю и я; кроме того, на свете есть еще один беспристрастный свидетель, который может удостоверить, что мисс Моубрей стала жертвой гнуснейшего обмана.

— Вы имеете в виду ее кузину по имени, кажется, Ханна Эруин, — ответил Джекил. — Как видите, я хорошо осведомлен обо всех обстоятельствах дела. Но как разыскать эту Ханну Эруин?

— Я не сомневаюсь, что она появится в час, угодный небу, к посрамлению того, кто воображает, будто единственный свидетель его предательства, единственный, кто может раскрыть всю эту запутанную тайну, либо уже не числится среди живых, либо по крайней мере не может быть поставлен лицом к лицу с ним, чтобы свести на нет все его козни. Да, сэр, оброненное вами замечание полностью объяснило мне, почему ваш друг, или, называя его настоящим именем, мистер Вэлентайн Балмер, не затеял своих махинаций раньше, а начал их именно сейчас. Он считает достоверным, что Ханна Эруин находится за пределами Британии или же не может быть вызвана в суд. Но не исключено, что он жестоко ошибается.

— Мой друг вполне уверен в благоприятном для себя исходе дела, — ответил Джекил, — но из уважения к даме он не хотел бы затевать процесс и тем самым затрагивать ряд обстоятельств, которые было бы крайне тягостно предавать огласке.

— Предавать огласке! — повторил Тиррел. — Во всем виноват предатель, заложивший огромной силы мину, а теперь делающий вид, будто он не желает поджигать фитиль. О, как проклинаю я родство между нами, связывающее мне руки! Я был бы счастлив занять в обществе самое жалкое и презираемое место, если бы такой ценой обрел один час для мщения этому сверхлицемеру! Одно не подлежит сомнению, сэр: ваш друг не получит своей жертвы живой. Его домогательства убьют Клару Моубрей, до краев наполнив чашу его преступлений убийством одной из прекраснейших… Но довольно! Я уподоблюсь женщине, если скажу еще хоть слово об этом!

— Мой друг, — сказал Джекил, — раз уж вы предпочитаете называть его так, не меньше вашего желает оберечь чувствительность мисс Моубрей. И с этой целью он, не ссылаясь на прошлое, обратился к ее брату на предмет сватовства, которое пришлось тому весьма по душе.

— Вот как? — вздрогнув, произнес Тиррел. — А мисс Моубрей?

— Она отнеслась к этому настолько благосклонно, что согласилась видеть лорда Этерингтона гостем в Шоуз-касле.

— Ее, наверно, принудили дать согласие! — вскричал Тиррел.

— Она дала его добровольно, — сказал Джекил, — так, во всяком случае, меня заверили. А может быть, — и это представляется мне вполне естественным, — она настолько стремится затушевать это неприятное дело, что готова покрыть его пеленой вечного забвения, согласившись принять руку лорда Этерингтона. Я вижу, сэр, что причиняю вам боль, и весьма сожалею об этом. У меня нет права призывать вас к великодушию. Но если чувства мисс Моубрей действительно были таковы, неужели вы нанесете ущерб ее чести, настаивая на своих былых притязаниях и воскрешая давно минувшую неприглядную историю? Неужели требовать от вас этого — значит требовать слишком многого?

— Капитан Джекил, — торжественно произнес Тиррел, — я не имею никаких притязаний. Те же, которые я имел, не существуют больше из-за предательского поступка, благодаря которому ваш друг так ловко сумел занять мое место. Даже если бы Клара Моубрей обрела всю ту свободу, которую может предоставить ей закон, объявляющий ее так называемый брак недействительным, для меня, во всяком случае, для меня, единственного, быть может, на всем свете человека, препятствие останется навсегда неустранимым, ибо брачное благословение произнесено было над нею и тем, кого я вынужден на этот раз назвать братом. — На последнем слове он запнулся, как будто ему стоило мучительного труда произнести его. — Нет, сэр, в этом деле я не имею никаких личных видов, их давно уже нет. Но я не допущу, чтобы Клара Моубрей сделалась женой негодяя, и буду бодрствовать над нею с помыслами такими же чистыми, какие могут быть у ангела-хранителя. Я был причиной постигшей ее беды, я первый уговорил ее сойти со стези долга, и я более чем кто бы то ни было обязан охранить ее от несчастья, от преступления, а ей не избежать соприкосновения с ними, если она станет женой этого человека. Я никогда не поверю, что она этого желает, никогда не поверю, что в здравом уме и твердой памяти она согласится выслушать столь гнусное предложение. Но разум ее — увы! — зиждется не на той твердой основе, которой он мог гордиться прежде, а ваш друг очень хорошо знает, на пружины каких страстей ему надо нажимать для того, чтобы смутить и встревожить ее дух. Угроза огласки может вызвать у нее согласие на этот мерзостный союз, если ее не доведут до самоубийства, которое представляется мне наиболее вероятным исходом. Поэтому я и буду тверд там, где она слаба. Вашему другу, сэр, придется, во всяком случае, соскрести со своих предложений их яркую позолоту. Я докажу мистеру Моубрею из Сент-Ронана, насколько ложны притязания вашего друга и на титул и на богатство. И думаю, что, при всем своем ослеплении возможностью союза с богатым пэром, он сумеет защитить свою сестру от домогательств разорившегося мота.