Том 16. Сакрамента. Гамбусино - [38]

Однако нет худа без добра. Шум раздраженной толпы невольно привлек и внимание того, кого боялся потерять из виду француз. Он, подняв голову, стал искать глазами виновника людского недовольства и сразу же заметил сидевшего верхом на лошади Луи Морэна. Человек этот, по-видимому, тоже обрадовался непредвиденной встрече с французом, потому что стал энергично пробираться к нему. А так как это был человек высокого роста и, судя по его мускулам, обладал недюжинной силой, то ему ничего не стоило прокладывать себе дорогу, орудуя локтями направо и налево, и вскоре он уже подходил к Луи Морэну.

После этого они уже без особого труда объединенными усилиями выбрались из теснившей их со всех сторон толпы, которая особенно щедро осыпала их бранью, как это бывает в подобных случаях, вообразив, что эти двое уходят не добровольно, а спасаются бегством от гнева раздраженного народа.

Когда они оказались на соседней улице, где народу почти совсем не было, француз остановил лошадь и, протягивая руку незнакомцу, с нескрываемой радостью приветствовал его.

— Невероятно! Неужели это вы, дорогой Сент-Аманд!.. Если бы вы знали, как я обрадовался, увидев вас здесь в то время как, по моим расчетам, вы должны быть на бивуаке где-нибудь в окрестностях Гвадалахары.

Сент-Аманд смущенно понурил голову: надо же было такому случиться, чтобы ни кого-нибудь, а именно его отыскал в толпе дон Луис.

— Вы, наверное, на меня сердитесь, господин Луи? Да?

— Напротив. Всего минуту назад я готов был заплатить сто пиастров только за то, чтобы узнать, где вас можно найти.

— Неужели это правда, господин Луи?

— Помилуйте, да разве вы замечали когда-нибудь, что я способен лгать?

— Никогда. Приятно это вашему собеседнику или нет, но вы всегда говорите то, что думаете. С вами потому и хорошо иметь дело, что, по крайней мере, всегда знаешь правду… Значит, я вам для чего-то нужен?

— Вполне возможно, что вы мне понадобитесь, но, прежде всего, скажите, вы здесь один или нет?

— Ну, я вижу, от вас ничего невозможно скрыть, и волей-неволей приходится сказать вам всю правду. Француз улыбнулся:

— Да, я тоже думаю, что так будет лучше.

— Ну, тогда к черту все увертки!.. Слушайте! Я вам все расскажу, как есть. Мы отправились в тот же день, как вы приказали, и даже добрались до Гвадалахары… Но там такая скучища, что мы чуть не умерли с тоски, а так как мы наверняка знали, что разминуться с вами в пути мы не сможем, то, подумав, решили податься обратно в Мехико. И вот мы здесь.

— Что? Значит, вы все четверо здесь?

— Увы! Да, — жалобно отвечал Сент-Аманд. — Я как раз направлялся к вам, чтобы сообщить о нашем прибытии. Вы очень на меня сердитесь за это, господин Луи?

— Я? С какой стати? Наоборот, вы себе и представить не можете, как я рад… Теперь все решилось само собой.

— Ну, знаете, уж тут я ровно ничего не понимаю.

— Надеюсь, что это именно так, — отвечал француз со смехом. — Пока вполне достаточно того, что понимаю я, притом понимаю отлично.

— Это правильно.

— А вот вам и доказательство того, что я ни капельки не сержусь на вас за то, что вы явились сюда… Ступайте за вашими товарищами и приходите ко мне все четверо не позже чем через час.

— Зачем?

— Прежде всего затем, чтобы каждый из вас получил по двадцать пять пиастров вознаграждения.

— Вознаграждение за ослушание?

— Может быть, и так, — отвечал француз, продолжая улыбаться.

— Хорошо! Это мне нравится! А что потом? — весело спросил канадец.

— А потом узнаете, зачем вы мне нужны.

— Теперь я, кажется, начинаю понимать, в чем тут дело… Значит, предстоит какое-нибудь горяченькое дельце?

— Как вам сказать? Вполне возможно, что-то подобное и случится.

— В добрый час! По крайней мере, мы хоть сгодимся здесь на что-нибудь полезное и не будем скучать в этом проклятом городе. До свидания, господин Луи.

— До свидания, Сент-Аманд.

И они разошлись в разные стороны. Канадец отправился к своим товарищам, а француз рысью помчался к дому на улице Монтерилья.

Часы на башне Карпапио пробили ровно четыре, когда Луи Морэн миновал Главную площадь.

— Гм! — пробормотал он, с довольным видом потирая руки. — Не иначе, как Небо помогает нам, и мне почему-то кажется, что сегодня будет в лицах разыграна известная испанская пословица, и бедняжка дон Рамон Аремеро, вместо того, чтобы завладеть шерстью, чего доброго, сам окажется остриженным.

Несколько минут спустя, поручив лошадь заботам слуги, дон Луис уже входил в свою комнату, где его дожидался дон Мигуэль, лежа на софе, распевавший томную сегидилью под аккомпанемент гитары.

Взглянув на молодого человека, француз не в силах был побороть овладевшего им желания и расхохотался прямо в лицо своему другу. Последний был до такой степени обескуражен такой бесцеремонностью дона Луиса, что быстро вскочил на ноги, уронив при этом гитару, которая с жалобным стоном упала на пол.

— Послушайте! Что могло вас так рассмешить? — вызывающе спросил дон Мигуэль. — Скажите, что именно так развеселило вас, и мы посмеемся вместе, если только это действительно смешно!

— Простите меня, пожалуйста, — отвечал француз, принимаясь хохотать еще сильнее, — но это, право, выше моих сил, и я не в состоянии удержаться от хохота… Меня смешит странное совпадение вашего сентиментального настроения с этой игрой на гитаре именно в ту минуту, когда, может быть, решается судьба вашего счастья.