Том 16. Книга 2. Мелочи жизни - [137]
Способность общества к развитию, к историческому творчеству обусловлена наличием у этого общества идеала, осознанной цели. Погружение в тину «мелочей» и «крох», являясь несомненным признаком исторического «перерыва», есть вместе с тем результат общественной безыдеальности. В этих условиях проблема идеала, формулирование общественных задач, открытие перспектив приобретает, по Салтыкову, первенствующее значение. Естественно поэтому, что «Введение» Салтыков завершает анализом идеалов, «мечтаний».
Н. К. Михайловский вспоминал: «…когда я еще совсем молодым человеком начал писать в «Отечественных записках» <в конце шестидесятых годов>, то Салтыков чуть ли не в первом же разговоре предложил мне написать статью о французских социальных системах, — он находил необходимым напомнить их русскому обществу <…> та мечта, о правах которой Салтыков хлопотал, имела ярко социальный характер, хотя в подробностях и не вполне определенный»[96].
В цикле «За рубежом» Салтыков писал о Франции как родине идей, под знаком которых прошла его молодость, — идей утопического социализма, — веры в обновленное будущее, в то, что «золотой век не позади, а впереди нас» (тезис Сен-Симона). Французский утопизм, будучи реакцией на политические перевороты конца XVIII — начала XIX веков (буржуазные революции 1789 и 1830 годов), носил ярко выраженный социальный характер: он требовал обновления «радикального, социального»[97]. «Старинные утописты были вполне правы, утверждая, что для новой жизни и основания должны быть даны новые…» («Мелочи жизни», «Введение», гл. V). Речь, разумеется, идет о новых социальных основаниях. Подобно «старинным утопистам», Салтыков не доверяет политическим изменениям, лишь «перемещающим центры власти». Печальный опыт героической борьбы народовольцев мог лишь укрепить его в таком недоверии.
Салтыков сохраняет безусловную верность высоким гуманистическим традициям утопического социализма — «великим основным идеям о привлекательности труда, о гармонии страстей, об общедоступности жизненных благ и проч.», но не принимает «мелочной» регламентации, «усчитывания будущего» — преходящих представлений о деталях грядущей социально-политической организации[98].
Формы и способы осуществления «социальных новшеств», которые одни только и способны освободить массы от «терзающих» мелочей, еще должны быть выработаны в обстановке «полной свободы в обсуждении идеалов будущего». Три фактора, три условия социального обновления и вместе с тем полного ниспровержения власти «мелочей» представляются при этом Салтыкову обязательными: «Все в этом деле зависит от подъема уровня общественного сознания, от коренного преобразования жизненных форм и, наконец, от тех внутренних и материальных преуспеяний, которые должны представлять собой постепенное раскрытие находящихся под спудом сил природы и усвоение человеком результатов этого раскрытия».
Как демократ-просветитель Салтыков, естественно, в качестве первого условия выдвигает «подъем уровня общественного сознания», активную работу человеческой мысли. Однако он хорошо знает, что недостаточно умозрительно «открыть» те или иные формы идеального человеческого общежития, что функционирование этих форм невозможно в обществе, «к принятию их неприготовленном», что необходимо всеобщее «коренное преобразование жизненных форм», то есть форм социального бытия. Это же преобразование может совершиться лишь как результат прогресса в овладении природой, то есть, в конечном счете, как результат роста производительных сил и прогресса техники.
Таким образом, при общем просветительском характере мышление Салтыкова значительно более конкретно, чем мышление «старинных утопистов»: он совершенно справедливо и очень глубоко определяет почву их социальных упований как почву отвлеченно-психологическую, антропологическую. Конкретность исторического мышления Салтыкова позволяет ему увидеть, что «коренному преобразованию жизненных форм» и тем самым освобождению из-под ига мелочей предшествуют «чумазовское торжество» и неизбежная в условиях буржуазного развития противоречивость социальных плодов технического прогресса. И то и другое отдаляет массы от участия в жизненных благах, но вместе с тем является условием движения именно к такому участию — к социальному преобразованию.
«Свободное обсуждение идеалов будущего» предполагало, конечно, и критический анализ уже выработанных человечеством идеалов.
Салтыков был самым глубоким, самым чутким представителем демократического мировоззрения 60-х — 70-х — 80-х годов — без той «прибавки» (В. И. Ленин) к этому мировоззрению, которая определила собственно народническую систему взглядов. По причине поразительной глубины, трезвости, ответственности мысли, которую обнаружил Салтыков, именно ему суждено было наиболее точно выразить и наиболее остро и трагически пережить кризис демократически-освободительных идей, характерный для годов 80-х
