Том 15. Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим. Роман (Главы I - XXIX) - [23]
Эти книги были единственным и неизменным моим утешением. Когда я думаю об этом, передо мной всегда возникает картина летнего вечера, на кладбище играют мальчики, а я сижу у себя на постели и читаю с таким рвением, словно от этого зависит все мое будущее. Каждый амбар по соседству, каждый камень церкви и каждый уголок кладбища были связаны у меня с этими книгами и вызывали в памяти отдельные прославленные сцены. Я видел, как Том Пайпс взбирается на колокольню, я наблюдал, как Стрэп со своим мешком за плечами присаживается на изгородь отдохнуть, и я знаю, что коммодор Траньон встречается с мистером Пиклем в зальце нашего деревенского трактирчика.
Теперь читатель столь же хорошо, как и я, представляет себе, кем я был в ту пору моего детства, к которой я снова возвращаюсь.
Однажды утром, когда я со своими книгами вошел в гостиную, моя мать была чем-то обеспокоена, мисс Мэрдстон казалась особенно твердой, а мистер Мэрдстон что-то привязывал к концу своей трости,— тонкой, гибкой тросточки; когда я вошел, он замахнулся и рассек ею воздух.
— Говорю же вам, Клара, меня самого нередко секли,— произнес мистер Мэрдстон.
— Совершенно верно,— подтвердила мисс Мэрдстон.
— Вполне… возможно, дорогая Джейн,— робко пролепетала моя мать.— Но… вы думаете, это принесло пользу Эдуарду?
— А вы, Клара, думаете, что это принесло Эдуарду вред? — хмуро спросил мистер Мэрдстон.
— Вот-вот, в том-то и дело! —сказала мисс Мэрдстон.
Моя мать промолвила только: «Вы правы, дорогая Джейн»,— и умолкла.
Я почувствовал, что этот разговор имеет прямое касательство ко мне, и поймал взгляд мистера Мэрдстона, устремленный на меня.
— Дэвид, сегодня ты должен быть более внимателен, чем всегда,— сказал мистер Мэрдстон, снова метнув в меня взгляд и снова рассекая тросточкой воздух; затем, закончив свои приготовления, положил ее около себя с многозначительным видом и взялся за книжку.
Это было недурное начало и недурное средство подбодрить меня. Я почувствовал, как мой урок улетучивается из головы — не одно слово за другим и не строчка за строчкой, а вся страница сразу, целиком. Я попытался поймать слова, но, казалось, если можно так выразиться, они скользили прочь от меня на коньках, плавно и быстро, и задержать их было невозможно.
Плохое было начало, а дальше пошло еще хуже. Я явился с намерением отличиться, уверенный в том, что сегодня выучил урок превосходно, но, увы, я заблуждался. Груда отложенных в сторону учебников все росла, возвещая о моих ошибках, а мисс Мэрдстон не сводила с нас глаз. И когда в конце концов мы пришли к пяти тысячам сыров (помню, в тот день он заменил их палками), моя мать залилась слезами.
— Клара! — предостерегла мисс Мэрдстон.
— Мне что-то нездоровится, дорогая Джейн,— отозвалась моя мать.
Я увидел, как он важно подмигнул сестре, встал и, взяв трость, сказал:
— Едва ли, Джейн, можно ожидать, что Клара с достойной твердостью вынесет терзания и мучения, которые причинил ей сегодня Дэвид. Это было бы стоицизмом. Клара весьма укрепилась и сделала успехи, но едва ли можно ждать от нее так много. Мы пойдем с тобой наверх, Дэвид.
Когда он уводил меня из комнаты, мать рванулась к нам. Мисс Мэрдстон сказала:
— Клара, вы с ума сошли! — и удержала ее. Мать заткнула уши и заплакала.
Он вел меня наверх в мою комнату медленно и важно — я уверен, ему доставлял удовольствие этот торжественный марш правосудия,— и, когда мы там очутились, внезапно зажал под мышкой мою голову.
— Мистер Мэрдстон! Сэр! — закричал я.— Не надо! Пожалуйста, не бейте меня! Я так старался, сэр! Но я не могу отвечать уроки при вас и мисс Мэрдстон! Не могу!
— Не можешь, Дэвид? Ну, мы попробуем вот это средство.
