Том 15. Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим. Роман (Главы I - XXIX) - [166]

— Эх, Копперфилд! Я хочу сказать, что, к несчастью, он совсем меня разлюбил,— ответил Трэдлс.— Он утверждал, будто я обманул его ожидания, а потому он и женился на своей экономке.

— А что вы делали? — спросил я.

— Да ничего особенного. Я жил с ними, ожидая, что он меня куда-нибудь пристроит, пока в один прекрасный день его подагра не перебросилась, к несчастью, на живот, и он умер. А тогда она вышла замуж за молодого человека, и я оказался без средств.

— Он вам так ничего и не оставил, Трэдлс?

— Оставил пятьдесят фунтов,— сказал Трэдлс.— Никакой профессии у меня не было, и поначалу я решительно не знал, что мне с собой делать. Но тут мне помог сын одного адвоката, Яулер, тот, что с кривым носом. Он был в Сэлем-Хаусе, помните?

— Нет. Он не учился со мной. В мое время носы у всех были прямые.

— Ну, неважно,— продолжал Трэдлс.— Так вот, благодаря его поддержке я начал переписывать судебные документы. Но эта работа приносила мне немного, и тогда я стал составлять для их конторы бумаги, делать выборки и прочее. Я умею работать как вол, Копперфилд, и вот я научился неплохо справляться с таким делом. Тогда я вбил себе в голову, что буду изучать право, и на это ушел весь остаток моего наследства. Яулер рекомендовал меня в две-три конторы,— между прочим и мистеру Уотербруку,— и работы у меня хватало. К тому же мне повезло — я познакомился с издателем, который затевал энциклопедию. Он поручает мне кое-какие статьи; кстати (он кинул взгляд на стол)... в данный момент я тружусь для него. Я неплохой компилятор, Копперфилд,— закончил Трэдлс все так же весело и доверчиво,— но у меня решительно нет никакой выдумки, ни на грош! Ох! Мне кажется, оригинальности у меня меньше, чем у кого бы то ни было из молодых людей.

Трэдлс умолк, словно ожидая, чтобы я подтвердил его слова; я кивнул головой, и он продолжал с той же бодрой покорностью — лучшего определения я не могу найти.

— Стало быть, мало-помалу, живя очень скромно, я наскреб в конце концов сотню фунтов, и, слава богу, они уже уплачены, хотя это было… надо сказать...— тут Трэдлс снова скорчил гримасу, словно ему выдернули второй зуб,— это было трудновато. Я живу на тот заработок, о котором только что говорил, но надеюсь рано или поздно стать журналистом, а это для меня все равно что выиграть игру. Послушайте, Копперфилд, вы совсем не изменились! Вы по-прежнему такой же милый, а я так рад вас видеть, что ничего не буду скрывать… Ну так знайте: я помолвлен!

Помолвлен! О Дора!

— Она дочь помощника приходского священника в Девоншире, у него десять человек детей.— Он поймал мой взгляд, упавший, помимо моей воли, на рисунок, изображенный на чернильнице.— Да, это та самая церковь. Надо выйти из калитки, повернуть налево,— он водил пальцем по чернильнице,— и тут, где сейчас кончик моего пера, стоит дом, окна его выходят прямо на церковь…

Восхищение, с каким он пустился во все эти подробности, вспомнилось мне только позже, ибо в своем эгоизме я занят был тем, что припоминал точное расположение дома и сада мистера Спенлоу.

— Какая она милая! Немного старше меня, но такая милая! — продолжал он.— Говорил я вам, что уезжал из Лондона? Да, я был там. Я отправился туда пешком и пешком вернулся. Как там было чудесно! Возможно, наша помолвка будет длиться долго, но наш девиз: «Жди и надейся!» Мы всегда это повторяем. Мы всегда говорим: «Жди и надейся!» И она будет ждать, Копперфилд, хоть до шестидесяти лет, будет ждать сколько угодно… ради меня.

Трэдлс встал и с торжествующей улыбкой положил руку на белую скатерть, которую я заметил раньше.

— И все-таки это отнюдь не значит, что мы не начали готовиться к семейной жизни. О нет! Мы уже начали. Мы будем готовиться постепенно, но начало уже положено. Вы видите, здесь,— он бережно и с большой гордостью приподнял скатерть,— находятся два предмета обстановки, которые, так сказать, кладут начало… Вот этот горшок для цветов с подставкой купила она. Его можно поставить у окна в гостиной,— тут он отступил назад и с восхищением обозрел покупку,— в горшке будет какое-нибудь растение. Вот как! А этот круглый столик с мраморной доской (два фута десять дюймов в окружности) купил я. Скажем, вам понадобится положить книгу или кто-нибудь придет повидать вас или вашу жену, и надо будет, знаете ли, угостить его чашкой чаю — пожалуйста, к вашим услугам! Это прелестная вещь и крепкая, как скала.

Я горячо похвалил оба приобретения, после чего Трэдлс столь же бережно снова накрыл их скатертью.

— Пусть это еще не так много, но все-таки уже кое-что,— продолжал Трэдлс.— Столовое белье, наволочки и всякие прочие вещи — вот что особенно меня обескураживает, Копперфилд. И еще кухонная посуда, ящики для свечей, рашперы и прочее. Все это, знаете ли, дорого стоит. Но «жди и надейся»! А какая она милая, если бы вы знали!

— Я в этом уверен,— сказал я.

— Чтобы покончить с этими прозаическими личными делами, скажу только одно: покуда я делаю, что могу,— продолжал Трэдлс, снова усаживаясь на стул.— Много я не зарабатываю, но и расходы у меня невелики. Столуюсь я с жильцами нижнего этажа, это славные люди. Мистер и миссис Микобер немало повидали в жизни и составляют мне прекрасную компанию.