Том 15. Письма, 1834–1881 - [198]
У этого же г-на Константинова написано в той же статье, что статья «Роковой вопрос» умно написана, но бестактно напечатана.>>* Эти жалкие бестактные редакторы заставили, однако же, читать свой журнал всю Россию (4500 подписчиков — это вся Россия, по крайней мере тогда). К тому же Вам, многоуважаемый Николай Николаевич, лучше всех известны обстоятельства напечатания этой статьи. Мое мнение до сих пор не изменилось: не статья была напечатана бестактно, а донесено было о ней бестактно, теми людьми, которые и не прочли ее всю, а дочитали уже после.>* Г-ну Константинову, видимо, известно, что Вы знаете все обстоятельства этого дела и что Вы из главных сотрудников в «Заре»: статью он находит умною, но в пострадавших и беззащитных людей (ибо как же мне защищаться гласно, то есть печатно, и доказать, что такая статья напечатана не бестактно?) — кинул ругательством. Он совершенно знал, что нельзя ему будет ответить. Ловкий человек.
Итак, кто же этот наездник, нашедший в «Заре» такое гостеприимство? Гостеприимство же действительно чрезвычайное: у него под Ватерлоо разбивает Наполеона Блюхер (которого там и не было), и «Заря» всё это поместила у себя без оговорки и без возражения.>>*Простите меня за мою хандру, Николай Николаевич; всё это слишком лично — я сознаюсь. Мне надо было бы пропустить без внимания; потому что пустяки. Но как-то горечь укоренилась в сердце и не лезет вон. Не знаю, тщеславие ли это, малодушие ли, — но мне очень больно почему-то было прочесть, что бывшая деятельность моя (как журналиста), в которую я втянул и брата, — бестактные, неудавшиеся пустяки и ничего больше.
Я давно хотел написать Вам об этом, тогда же, как прочел; но сильно был занят. Теперь опять сажусь за работу. Почти некогда читать, но очень жалею, что не удалось прочесть Вашей статьи о русской литературе в «Заре».>>* Редакция исключила меня из числа своих подписчиков на этот год и не прислала номера (Вам, конечно, неизвестно, что я не даровой номер получал, а в кредит, до общего расчета с редакцией моими сочинениями, стало быть, я все-таки был подписчиком «Зари»), Никак не могу понять, за что меня исключили?>>* Нахожу только два возможные объяснения: или недоверие к моей состоятельности в уплате, так как я и без того много должен в редакцию, или некоторое враждебное ко мне чувство редакции за то, что не мог сдержать обещания насчет статьи.>* Признаюсь, что вторую причину я искренно отвергаю — это было бы слишком, то есть не неприязненное чувство редакции отвергаю, а этот способ дать мне его почувствовать. Редакция «Русского вестника» в конце 69-го года и в начале 70-го питала ко мне чувства неприязненные за то, что я на 70-й год, несмотря на обещание, ничего не прислал им, а отдал в «Зарю», но, несмотря на это и на то что я оставался должным «Р<усскому> вестнику» до 2000 руб., они все-таки не лишили меня журнала, а продолжали присылать постоянно.
Неужели же до такой степени на меня сердятся? Между тем в газетных объявлениях я выставлен в числе сотрудников. Это значит: «Задолжал, так не отвертишься; все-таки дашь повесть, как бы тебя ни третировали». Неужели так это?>* Но чем же иначе объяснить?
Пишу это Вам одному, Николай Николаевич. Ведь настолько-то, может быть, уважаете же Вы меня, чтоб не подумать обо мне, что я, просто-запросто, хочу теперь через Ваше посредство выканючить себе книжку «Зари», не имея чистых денег на подписку? К самой же «Заре» мне совестно обратиться в таких обстоятельствах, а стало быть, до лета просижу без «Зари». Мне всё обходится дороже, чем другим. Боже, что другие-то литераторы делают с редакторами, да еще нарочно, а не потому, что нужда колотит в загорбок молотом, и им всё сходит (Тургенев, например, с Катковым, когда печатались «Отцы и дети», и не из нужды, а из жадности).
Еще раз простите меня за это письмо. Жалобы, дрязги — какая гадость! И эту-то гадость я Вам посылаю вместо письма! Не сердитесь. Или лучше так: сперва выбраньте меня, а потом скажите: «Ведь и он капельку справедлив».
