Том 15. Книга 1. Современная идиллия - [43]

Но Очищенный не слышал восклицания. Представление о закусках, по-видимому, ожесточало его, потому что на губах у него показалась пена и глаза слегка помутились.

— Или, опять, приду я, примерно, к Доминику, — продолжал он, — народу пропасть, ходят, бродят, один вошел, другой вышел; служители тоже в разброде — кому тут за тобой уследить! Съешь три куска кулебяки, а говоришь: один!

— И всегда это тебе сходило с рук?

— Однажды только недоразумение вышло. Ну, с месяц после того не ходил, а потом поправился — и опять стал ходить!

— Слушай-ка! да ты не служил ли в Взаимном Кредите, что коммерческие-то операции так хорошо знаешь?^*

— Служить не служил, а издали точно что присматривался. Только там, знаете, колесо большое, а у меня — маленькое. А кабы у меня побольше колесцо…^*

Очищенный на минуту задумался, не то ропща на провидение, не то соображая, что́ бы вышло, если б ему выпало на долю большое колесо.^*

— Помилуйте! — сказал он, наконец, — кругом, можно сказать, тетерева сидят — как тут пользы не получить! Вот хоть бы господин Юханцев…^*

— Да, но ведь и по владимирке-то с бубновым тузом тоже не лестно понтировать!

— Зато он программу свою в совершенстве выполнил. А тузы, я вам доложу, все одинаковы. По мне, хоть все четыре разом наклей, да только удовольствие мне предоставь!^*

Словом сказать, постепенно обмениваясь мыслями, мы очень приятно пообедали. После обеда вздумали было в табельку сыграть, но почтенный старик отказался наотрез.

— В молодости я тоже был охотник поиграть, — сказал он, — да однажды мне в Лебедяни ребро за игру переломили, так я с тех пор и дал обещание не прикасаться к этим проклятым картам. И что такое со мною в ту пору они сделали — так это даже рассказать словами нельзя! В больнице два месяца при смерти вылежал!

Отказ этот был, впрочем, очень кстати, потому что мы вспомнили, что нам предстоит еще поработать над уставом о благопристойности.^*

Прежде всего, нам необходимо было уяснить себе цель, к которой должны клониться наши труды. Не имея под руками ни исторического обзора благопристойности, ни обозрения современных законодательств по этому предмету, ни даже свода мнений будочников, мы поняли, что нам остается один ресурс — это выдумать какую-нибудь «идею», которая остерегла бы нас от разбросанности и дала бы возможность сообщить нашему труду необходимое единство. Устав, проектированный Прудентовым, довольно прозрачно указывал на существование такой «идеи». Он говорил: «внутреннюю же благопристойность всего удобнее наблюдать в собственных квартирах обывателей». Итак, под знаменем внутренней благопристойности вход в квартиры — вот цель,^* к которой надлежало стремиться.

— Имея в виду эту цель, — формулировал общую мысль Глумов, — я прежде всего полагал бы: статью четвертую «Общих начал» изложить в несколько измененном виде, приблизительно так: «Внешняя благопристойность выражается в действиях и телодвижениях обывателя; внутренняя — созидает себе храм в сердце его, где, наряду с нею, свивает себе гнездо и внутренняя неблагопристойность, то есть злая и порочная человеческая воля. На сем основании наиболее приличными местами для наблюдения за первою признаются: улицы, площади и публичные места; последнюю же всего удобнее наблюдать в собственных квартирах обывателей, так как в них злая и порочная воля преимущественно находит себе убежище или в виде простого попустительства, или же, чаще всего, в виде прямого пособничества». Согласны?

— Согласны! — ответили мы в один голос.

— Ну, а теперь нужно ответить на вопрос: что́ такое вход в квартиру? Иван Иваныч! сказывай свое мнение!

— По-моему, вход в квартиру — это означает вступление в оную…

— А вступление в квартиру означает вход в оную? Ах, голова! голова! разве законы так пишут? Это, братец, не водевиль, где допускаются каламбуры, в роде: «начальник отделения — отдельная статья!» Это — устав! Ты ка́к? — обратился Глумов ко мне.

— По моему мнению, вход в квартиру есть такое действие, которое, будучи вызвано всегда присущею о нравственном положении обывателей благопопечительностью, требует необходимых, для достижения его, осмотров и исследований.

— И отмычек-с! — скромно присовокупил Очищенный.

— И отмычек — именно так! прекрасно! даже в университете с кафедры лучше не сказать. Одно бы я прибавил: «Сии последние (то есть отмычки) затем преимущественно потребны, дабы злую и порочную волю в последних ее убежищах без труда обретать». Позволите?

— Голубчик! да разве с нашей стороны бывало когда-нибудь препятствие?

— Итак, определение найдено. Теперь необходимо только таким образом этот вход обставить, чтобы никто ничего ненатурального в нем не мог найти. И знаете ли, об чем я мечтаю? нельзя ли нам, друзья, так наше дело устроить, чтобы обывателю даже приятно было? Чтобы он, так сказать, всем сердцем? чтобы для него это посещение…

Глумов затруднился; Очищенный подсказал:

— Все равно, что́ гость пришел…

— Вот-вот-вот! Да и гость-то чтоб дорогой, желанный. Жених.

— Но ежели действие происходит ночью? — рискнул я возразить.

— Так что ж что́ ночью! Проснется, докажет свою благопристойность — и опять уснет! Да еще как уснет-то! слаще прежнего в тысячу раз!