Том 13. Стихотворения - [124]

С глубоким негодованием говорит поэт о подъяремной жизни народов во времена феодализма. Он рисует сожженные битвой поля и деревни, где «слишком мало дорог, слишком много виселиц». С едким сарказмом нарисованы поэтом отталкивающие фигуры феодалов-угнетателей, разоряющих народ.

Более чем естественно, что в ряде стихотворений «Легенды веков» мы находим обличение продажности католической церкви, не брезгающей никакими средствами для упрочения феодального строя и религии.

Ненависть Гюго простирается на угнетателей всех времен и народов. С презрением говорит он о швейцарских наемниках, позоривших родину Вильгельма Телля. Картины социального бесправия прошлых времен, нарисованные Гюго, должны служить уроком современникам. Описание ужаснейшего разорения, которому узурпатор Ратберт подверг средневековую Италию, должно было напомнить читателям об Италии XIX века, стонавшей под игом Австрии. Гневные слова, обращенные уходящим в изгнание Сидом глупому и жестокому королю Испании, явно адресованы гернсейским изгнанником Наполеону III. Именно эта социальная направленность «Легенды веков», ее обличительный пафос и оказались основным содержанием цикла, вопреки всем декларациям Гюго.

«Легенда веков» является, таким образом, не только серией эпических произведений, в которых изображены нравы, традиции, исторические и географические особенности жизни человечества в различные эпохи, но прежде всего продолжением сборника политических сатир «Возмездие». И лучшим доказательством того, что именно традиции сборника «Возмездие» снова ожили в «Легенде веков», может служить та враждебность, с которой было встречено реакционной критикой появление первого тома «Легенды веков». Гюго обвиняли в том, что он якобы показывал «задворки истории».

Все это тем более характерно, что современная «Легенде веков» французская литература имела формально родственное «Легенде» произведение — циклы «Античных», «Варварских» и «Трагических поэм» Леконта де Лиля. В чеканных, полных пластической выразительности лирико-эпических стихотворениях вождя парнасской школы реальная и легендарная история человечества, охваченная в едином поэтическом видении, тоже представлена «лежащей во зле». Но на этом и кончается сходство между историко-поэтическими концепциями Леконта де Лиля и Виктора Гюго. В стихах Леконта де Лиля нет, правда, равнодушия к человеку: у него чувствуются и горечь, и обида, и сдержанная жалость ко всему благородному и прекрасному, и суровое отвращение к жестокости и злу. Но у него нет жара Гюго, нет его любви к людям, нет великодушного гнева, нет — и это главное — веры в силы и возможности человека, в победу над социальной неправдой, веры в будущее. Буржуазная критика оказалась куда более милостивой к Леконту де Лилю: ведь его прекрасных и мрачных поэм отнюдь не «калечил» социальный элемент!

Разумеется, буржуазная критика не желала замечать идейно-художественных достоинств «Легенды веков».

Совершенно иную оценку дает «Легенде веков» современная передовая критика Франции.

Жорж Коньо в статье «Великий поэт и трибун» пишет: «В «Легенде веков», этой вершине его творчества, где он выступает против несчастий, гнета религий, против язв общества, Гюго бросает клич возмущения, стремления и любви к Пану, вдохновителю новой жизни, всеобщего возрождения. Его титаны, его рыцари — защитники угнетенных (Эвирадн) являются столько же символами его социальной веры, сколько и непоколебимого оптимизма. История человечества сводится к единству и бесконечному движению, вознесению человечества к свету, к счастью».[11]

Как уже указывалось, «зло» в «Легенде веков» есть прежде всего зло социальное. Гюго в мифологизированном виде рисует картины бедствий, претерпеваемых человечеством с незапамятных времен.

Античный мир и средневековье в концепции Гюго — это стихия зла. Он создает цикл стихотворений о борьбе титанов с богами. Боги победили, низвергли и обрекли на мучения древних титанов, первобытных детей земли. Но титаны не покорились, они полны сознания своей изначальной правоты, они бросают в лицо богам слова вызова, гнева и презрения. Титаны изображены как племя, противопоставленное богам, олицетворяющим жестокую, праздную и надменную аристократию.

В мире, существовавшем до античности и феодализма, в мире первобытных отношений господствовали справедливость и красота. И Гюго описывает этот мир в медленно и величаво развертывающихся образах своих поэм «Освящение женщины», «Спящий Вооз» и др., где человеческая жизнь показана как бы растворяющейся в природе и в то же время облагораживающей природу. Те же качества находит Гюго и в мире, только еще выходящем из этих патриархальных отношений. Отблеск героической идиллии лежит на поэме «Львы», где голодные звери пустыни доверчиво склоняются перед Даниилом, брошенным в ров; просто и величественно расстается с жизнью пророк Магомет в «Девятом годе Геджры». Но красоте и справедливости еще предстоит вернуться в мир: они снова станут достоянием человеческого рода в грядущем, новом обществе, основанном на равенстве людей, на свободе и счастье всех и каждого. Лирическую картину этого мира Гюго пытается набросать в символических образах поэм «Необъятное небо», «Все прошлое и все будущее», «Перемена горизонта». Что же касается самой истории, реальной истории человечества, полной несправедливости и жестокости, то в ней залогом грядущего являются подвиги героев, готовых жертвовать собою ради правды, защищать слабых, бороться с тиранами, отстаивать родину в правой борьбе со вторгшимся завоевателем. Символом будущего прекрасного мира, утверждением реальной возможности его появления становятся и достижения человеческой культуры, великолепные и грандиозные сооружения, созданные руками людей, — достижения, воспетые в цикле «Чудеса света».