Том 12. Масорка. Росас - [142]

Когда молодой человек вошел в гостиную, он был испуган бледностью доньи Эрмосы.

Молодая женщина, сидя на стуле и опираясь локтями на стол, закрыла лицо руками и молча плакала.

Дон Луис, уважая ее скорбь, вошел в столовую, открыл окно и стал жадно прислушиваться к шуму извне.

Но он не слыхал ничего тревожного: кругом царила глубокая тишина.

Молодой человек, заперев окно, возвратился в гостиную. Донья Эрмоса сидела в прежнем положении.

— Успокойтесь, дорогая Эрмоса, — сказал он, садясь возле нее, — все кончено. Я уверен, что теперь Мигель смеется, как сумасшедший.

— Но столько выстрелов, мой друг! Невозможно, чтобы кто-нибудь из них не был ранен!

— Наоборот, дорогая моя, невозможно, чтобы пуля из терсероли попала в шлюпку в пятидесяти шагах. Масоркерос заметили ее тень на воде и стреляли наугад.

— Но они следят за всем берегом. Боже мой, как вернется Мигель!

— На рассвете, когда патрули уйдут.

— Тонильо приготовил ему лошадь?

— Да, сеньора, — отвечала Лиза, вошедшая в эту минуту с чашкой чаю для Эрмосы.

Луис встал и снова пошел прислушиваться к окну в столовой: невольно и он почувствовал какое-то смутное беспокойство.

Едва он успел простоять у окна три минуты, как со стороны Бахо послышался легкий шум.

Минуту спустя этот шум стал уже совершенно явственным, и дон Луис узнал в нем звук копыт нескольких лошадей.

Лошади остановились у подошвы холма, звук нескольких голосов достиг чуткого уха молодого человека, и затем лошади, по-видимому, возобновили свой бег.

— Это, наверное, тот патруль, который стрелял, — пробормотал про себя Луис, — без сомнения они остановились у подошвы холма и говорили, вероятно, об этом доме. Они хотят сделать круг и вернуться по верхней дороге. Несчастье! — прибавил он, кусая губы до крови.

Когда он вернулся в гостиную, донья Эрмоса прочла по его глазам, что случилось что-то необычное.

— Говорите, Луис, — произнесла она, — не скрывайте ничего от меня, мой друг, вы знаете, что я храбра и всегда готова к несчастью.

— Несчастье, нет! — отвечал молодой человек, стараясь скрыть от нее правду.

— Что же тогда?

— Может быть… Может быть ничего… ерунда, мой друг, ничего более.

— Нет, вы меня обманываете. Повторяю, хочу это знать!

— Ну, если вы этого требуете, то я вам скажу: вероятно, тот патруль, который стрелял по шлюпке, только что прошел у подошвы холма, вот и все.

— Это все? Хорошо, вы увидите, поняла ли я то, что вы хотели скрыть от меня. Лиза, позови Хосе!

— Зачем? — спросил дон Луис.

— Вы это узнаете.

Старый солдат появился на пороге гостиной.

— Хосе, — сказала донья Эрмоса, — возможно, что на дачу сегодня ночью нагрянут с обыском, поэтому заприте хорошенько двери и приготовьте оружие.

Дон Луис был поражен таким мужеством и таким спокойствием в опасности.

— Это уже сделано, сеньора, — отвечал ветеран, — я могу дать двадцать выстрелов, да имею еще саблю.

— Я — четыре и рапиру! — сказал Луис, внезапно поднимаясь со своего места.

Но еще более внезапно он снова сел.

— Нет, — сказал он, — здесь не будет пролита кровь.

— Как?

— Я говорю, Эрмоса, что моя жизнь не стоит бесполезного сопротивления, которое неизбежно приведет к гибели всех.

— Хосе, делайте то, что я вам приказала! — сказала решительно молодая вдова.

— Эрмоса! — вскричал дон Луис, — умоляю вас во имя нашей любви!

— Луис, — отвечала она с невыразимой нежностью в голосе, — я живу только вами: если вы умрете, милый, то и я умру.

Едва молодая женщина успела произнести последние слова, как на верхней дороге послышался галоп нескольких лошадей.

Дон Луис встал, спокойный и решительный; пройдя через двор, где расхаживал Хосе, он вошел в свою комнату. Скинув свое пальто, он вынул из-за пояса двуствольные пистолеты, осмотрел курки, взял свою шпагу и, вытащив ее из ножен, отнес ее в угол двора.

В этот момент на дворе появилась донья Эрмоса, за нею шла испуганная Лиза.

— Сеньора, — прошептала Лиза, — хотите, я прочту мою молитву?

— Да, дорогая крошка, — отвечала ее госпожа, целуя ее в лоб, — ступай в гостиную и молись, Бог, без сомнения, услышит твою невинную молитву.

Ночь была темна; удушливый воздух предвещал близкое наступление грозы.

Едва донья Эрмоса успела обменяться несколькими словами с доном Луисом и своим старым, верным, слугой, как вблизи дверей послышались голоса и шум шпор и сабель нескольких всадников, соскакивавших со своих лошадей.

Дон Луис и донья Эрмоса вернулись в гостиную, выходившую под навес, и увидели Лизу, которая, скрестив руки, молилась на коленях перед распятием.

Словно для того чтобы ребенок успел закончить свою молитву, в дверь раз двенадцать грубо ударили сабельными рукоятками именно в тот момент, когда Лиза поднялась с колен.

— Вот на чем мы с Хосе порешили, — сказал дон Луис донье Эрмосе, — мы не будем ни отвечать, ни открывать дверей. Если они попытаются взломать дверь, то потратят на это много времени, так как она очень толста и прочна. Если же, наконец, им удастся взломать ее, тогда у нас все-таки будет преимущество, потому что они к тому времени устанут.

Между тем удары в дверь возобновились.

— Взломать дверь! — раздался суровый голос.

Хосе рассмеялся и оперся плечом о косяк двери в гостиной.