Том 11. Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - [28]

— На душе у меня так тяжело,— сказала Мэри.

— Не надо этому поддаваться,— утешал ее Том.— Есть верная пословица, что дурные вести доходят скорее всего, и если б что-нибудь случилось с Мартином, вы бы давно об этом услышали. Как часто мне хотелось сказать вам это,— продолжал Том в смущении, которое очень к нему шло,— только вы ни разу не дали мне возможности.

— Я иногда боялась,— сказала Мэри,— как бы вы не подумали, что я не решаюсь вам довериться, мистер Пинч.

— Нет,— запнулся Том,— я… кажется, эта мысль никогда не приходила мне в голову. И конечно, если бы пришла, я сейчас же отогнал бы ее, как несправедливую по отношению к вам. Я понимаю, насколько вам трудно, если вам приходится доверяться мне,— сказал Том,— но я ее пожалел бы жизни, чтобы вы хоть один день прожили спокойно, право не пожалел бы!

Бедный Том!

— Я опасался иногда рассердить вас,— продолжал он,— тем, что иной раз брал на себя смелость предупреждать ваши желания. В другое время мне казалось, что вы по своей доброте стараетесь держаться подальше от меня.

— Что вы!

— Думать так было очень глупо, очень самонадеянно и смешно,— продол жал Том,— но я боялся, вдруг бы предположите, будто я… будто я настолько восхищаюсь вами, что это угрожает моему спокойствию, и оттого не позволяете себе пользоваться даже самой незначительной помощью с моей стороны. Если такая мысль когда-нибудь возникнет у вас — пожалуйста, прогоните ее. Мне немного нужно для счастья, и я буду жить здесь, довольный своей судьбой, и после того, как вы с Мартином меня забудете. Я беден, робок, неловок, совсем не светский человек; думайте обо мне так, как вы стали бы думать о каком-нибудь старом монахе!

Если бы монахи обладали таким сердцем, как твое, Том, пускай бы множились на свете монахи, хотя такого правила нет в их суровой арифметике.

— Дорогой мистер Пинч!— ответила Мэри, протягивая ему руку.— Не могу сказать вам, как ваша доброта меня трогает. Я ни разу не оскорбила вас ни малейшим сомнением и ни на минуту не переставала чувствовать, что вы именно такой, каким рисовал вас Мартин, и даже много лучше. Без вашей молчаливой заботы и дружбы моя жизнь здесь была бы несчастливой. Но вы стали моим добрым ангелом и пробудили в моем сердце благодарность, надежду и мужество.

— Боюсь, что я так же мало похож на ангела,— возразил Том, качая головой,— как эти каменные херувимы на могильных плитах; не думаю, чтобы много нашлось ангелов такого образца. Но мне хотелось бы знать (если только это можно), почему вы так долго молчали о Мартине?

— Потому что боялась повредить вам,— сказала Мэри.

— Повредить мне!— воскликнул Том.

— Поссорить вас с вашим хозяином.

Джентльмен, о котором шла речь, нырнул за барьер.

— С Пекснифом? — удивился Том, преисполненный доверия.— Боже мой, да он никогда ничего дурного о нас не подумает! Это лучший из людей. Чем спокойней вы будете, тем ему приятнее. Боже мой, вам нечего бояться Пекснифа. Он не какой-нибудь соглядатай.

Многие на месте Пекснифа, если б имели возможность провалиться сквозь пол почетной скамьи и вынырнуть где-нибудь в Калькутте или в какой-нибудь необитаемой стране на другой стороне земного шара, провалились бы немедленно. А мистер Пексниф присел на скамеечку и, насторожив уши пуще прежнего, улыбнулся.

Тем временем Мэри, по-видимому, выразила свое несогласие со словами Тома, так как он продолжал горячо и убежденно:

— Право, не знаю почему, но с кем бы я ни заговорил на эту тему, всегда оказывается, что мои собеседники все как один несправедливы к Пекснифу. Это самое удивительное совпадение, какое мне только известно, и все же это так. Вот хотя бы Джон Уэстлок, бывший его ученик, добрейший юноша, какой только есть на свете,— я уверен, что Джон, если бы мог, приказал бы отхлестать Пекснифа плетью. И Джон не единственный,— все ученики, которые перебывали тут за мое время, уходили от нас, возненавидев Пекснифа до глубины души. Вот и Марк Тэпли тоже, человек совсем другого звания,— продолжал Том,— как он подсмеивался над Пекснифом, когда служил в «Драконе», просто неловко вспомнить. Мартин тоже, Мартин даже больше других. Впрочем, что я говорю! Это он, конечно, научил вас не любить Пекснифа, мисс Грейм. Вы приехали с предубеждением против него, мисс Грейм, и не можете судить о нем беспристрастно.

Том радовался, сделав такое открытие, и удовлетворенно потирал руки.

— Мистер Пинч,— сказала Мэри,— вы заблуждаетесь.

— Нет, нет!— воскликнул Том.— Это вы заблуждаетесь. Но в чем же дело,— прибавил он совсем другим тоном,— мисс Грейм, в чем дело?

Мистер Пексниф постепенно приподнял над барьером сначала волосы, потом лоб, потом брови, потом глаза. Она сидела на скамейке у двери, закрыв лицо руками, а Том наклонился над ней.

— В чем дело? — восклицал Том.— Разве я сказал что-нибудь обидное для вас? Или кто-нибудь другой вас обидел? Не плачьте. Скажите мне, пожалуйста, что случилось? Я не могу видеть вас в таком отчаянии. Господи помилуй, никогда в жизни я не был так удивлен и огорчен!

Мистер Пексниф глядел на них, не сводя глаз. Ничем, кроме шила или раскаленной докрасна проволоки, нельзя было бы заставить его отвести глаза.