Том 11. Тунеядцы Нового моста - [11]

По склону холма медленно взбирались пастухи; они вязали шерстяные чулки и поглядывали за стадами коров, коз и баранов, возвращавшихся с пастбища под надзором взъерошенных рыжих собак со стоячими ушами.

Подъемный мост замка был опущен, у входа с гербами графов дю Люков стоял высокий, худощавый, уже пожилой человек со строгим, холодным лицом, в ливрее; на шее у него висел на золотой цепи медальон с гербом.

Это был, по всей вероятности, мажордом. На поклон каждого проходившего пастуха он отвечал легким жестом руки и записывал входивший в ворота скот, считая по головам.

Солнце спускалось над горизонтом, озарив ярко-красным светом верхушки деревьев и величественно скрываясь в золотисто-пурпурных облаках.

Необыкновенное умиротворение навевала на душу эта простая, спокойная картина.

Когда скот весь вошел в ограду замка, мост подняли, и почти вслед за тем прозвонил колокол, призывавший к ужину.

По патриархальным обычаям того времени слуги ели вместе с господами.

В огромной столовой замка стоял большой стол. На стенах были висели оленьи рога, шкуры разных животных и старинные портреты улыбающихся дам и нахмуренных кавалеров, почерневшие от времени.

Сквозь разрисованные стекла стрельчатых окон едва проникал свет.

Над главным местом стола был раскинут балдахин; голландского полотна скатерть покрывала ту часть, где сидели господа и где стояли фарфор и массивное серебро; в серебряных канделябрах горели восковые свечи; простые темные фаянсовые приборы прислуги расставлялись прямо на столе, без скатерти; перед каждым возвышалась кружка с вином и лежал огромный, аппетитный ломоть хлеба.

И в кушаньях была разница: слугам подавались просто приготовленные блюда, хотя большими порциями, а господам — самые изысканные.

Войдя в залу, все молча встали каждый у своего места. Прислуга вышла той дверью, которая вела со двора; потом отворились высокие двустворчатые двери с тяжелыми портьерами по правую и левую стороны комнаты и явился тот самый мажордом, который пересчитывал скот у крыльца замка; следовавший за ним слуга громко назвал: господина графа дю Люка, графиню дю Люк, мадмуазель Диану де Сент-Ирем и его преподобие Роберта Грендоржа.

Граф Оливье дю Люк сел посредине, графиня — справа возле него, мадмуазель де Сент-Ирем — слева; затем на одном углу стола — его преподобие Роберт Грендорж, на другом — мессир Ресту, мажордом.

Потом вошли несколько человек слуг, вставших за креслами господ.

Роберт Грендорж прочел короткую молитву, и все сели ужинать.

Граф Оливье был красивый, стройный, изящно сложенный мужчина лет тридцати двух, с открытым взглядом больших, огненных черных глаз, с тонкими, правильными чертами, ослепительно белыми зубами и несколько чувственным ртом; темные волосы, по тогдашней моде уложенные спереди на прямой пробор, падали локонами по плечам, придавая еще более симпатичности прекрасному лицу графа. В его физиономии был только один недостаток: какая-то странная неуверенность и в то же время почти жестокая решительность.

Жанне де Латур де Фаржи было за двадцать пять, а на вид ей казалось едва семнадцать. Она была миниатюрна, нежна, с золотистыми волосами и большими голубыми глазами, в которых выражалось неизъяснимое счастье, когда она смотрела на мужа; хорошенький ротик открывался только для ласковых слов и милой улыбки; вся ее фигура дышала необыкновенной чистотой, в каждом невольно вызывая восхищенное почтение. Она была католичка и приняла протестантство, выйдя замуж.

Семь лет прожив с графом дю Люком и имея от него прелестного сынка, которого они оба боготворили, Жанна так же страстно любила мужа, как и в первый день свадьбы.

Мадмуазель де Сент-Ирем представляла резкий контраст с графиней.

Это была красавица лет двадцати трех, высокая, с поступью богини, с негой в каждом движении, бледная, черноглазая, с волнами черных кудрей по алебастровым плечам; упоительный голос ее мог, когда она хотела этого, заставить всю кровь отлить от сердца у того, к кому она обращалась; лукавые глаза как-то особенно глядели сквозь длинные бархатные ресницы, когда девушка говорила с кем-нибудь.

Диана была странное существо.

Ее, круглую сироту без всякого состояния, почти из милости воспитывали в одном монастыре с Жанной де Фаржи. Жанна еще молоденькой девочкой горячо и искренне привязалась к ней; ее влекло к этой несчастной, одинокой красавице. Выйдя из монастыря, чтоб сделаться женой графа дю Люка, она поставила непременным условием, чтоб Диана была на ее свадьбе, а затем не хотела уже больше и расставаться с ней. Диана отвечала дружбой на дружбу, умела хорошо говорить о своей признательности и совершенно завладела доверчивой подругой.

У мадмуазель де Сент-Ирем был единственный родственник — ее брат Жак, красивый молодой человек, несколькими годами старше ее. Чем он жил — неизвестно. Он был беден, как и сестра, а между тем то ходил голодный и чуть не оборванный, то начинал пригоршнями сыпать золото. Самые закадычные его друзья считали Жака ходячей загадкой.

Хотя граф Оливье принял его к себе в дом с распростертыми объятиями, граф де Сент-Ирем, как его все называли, очень редко бывал у дю Люков. И муж, и жена чувствовали к нему какую-то необъяснимую антипатию; графиня всегда внутренне дрожала, увидев его, точно это было какое-нибудь пресмыкающееся.