Том 11. Кенилворт - [13]

— Не беспокойся о Сисили, куманек, — вмешался Джайлс Гозлинг, — и оставь ее, ради бога, в покое. Хоть твоя мамаша и приходилась сестрой ее отцу, но вам-то вовсе ни к чему быть закадычными друзьями.

— Слушай, дядя, — обиделся Лэмборн, — что я, язычник, что ли, какой, чтобы обижать свою же родню?

— Да я не об обиде, Майк, — ответил дядя, — а так будет вернее. Хоть ты и блестишь, как змея, когда она весной сбрасывает шкуру, но в мой Эдем ты не проползешь. Я со своей Евы глаз не спущу, Майк, и потому оставь, пожалуйста, свои хлопоты. Но ты, однако, парень молодец! Поглядеть на тебя да сравнить с мистером Тресилианом в его скромном дорожном платье — и любой скажет, что ты настоящий джентльмен, а он — подручный буфетчика.

— Э, нет, дядюшка, — возразил Лэмборн, — никто так не скажет, кроме разве ваших деревенских остолопов, которые ничего лучшего и в глаза не видели. А я так скажу, и плевать мне, кто там меня слушает: в настоящем дворянине есть что-то такое, что не у всякого найдется, кто не рожден и воспитан в этом сословии. Не знаю, в чем тут штука. Но хоть я и могу войти в таверну с такой же непринужденностью, так же громко наорать на слуг и буфетчиков, так же с маху опрокинуть кружку, разразиться такими же страшными проклятиями и швырять золото с такой же свободой, как и любая персона в звенящих шпорах и с белыми перьями — я их много повидал, — но пусть меня повесят, если я когда-либо смогу сделать все это с таким же изяществом, хоть я и старался сотни раз. Хозяин сажает меня на нижний край стола и отрезает мне кусок мяса последнему. А буфетчик говорит: «Иду, иду, дружок!» — и никакого тебе больше ни почтения, ни уважения. А черт с ним, плевать на все это — от забот издох и кот! Во мне хватает джентльменства, чтобы сыграть штуку с Тони Поджигай Хворост, на этот раз сойдет и так.

— Значит, вы все-таки хотите навестить своего старого знакомого? — обратился Тресилиан к искателю приключений.

— Да, сэр, — ответил Лэмборн. — Раз заклад поставлен, надо довести игру до конца. Таков закон игроков во всем мире. А вы, сэр, если мне не изменяет память (я, кажется, окунул ее вчера слишком глубоко в бочонок с вином), хотели принять участие в моем походе?

— Я собираюсь сопровождать вас, — сказал Тресилиан, — если вы мне любезно позволите. И я уже вручил свою долю заклада почтеннейшему хозяину.

— Верно, — подхватил Джайлс Гозлинг, — и притом такими красивыми золотыми монетами с Генрихом, какие бросают в вино только знатные господа. Итак, желаю вам успеха, если уж вы непременно жаждете отправиться к Тони Фостеру. Но, по-моему, вам перед уходом следует опрокинуть еще по кружечке. В замке вас, пожалуй, ожидает сухая встреча. А ежели попадете в беду, лучше не хватайтесь за холодное оружие, а пошлите за мной, Джайлсом Гозлингом, мэром города. И я уж как-нибудь с ним слажу, хоть он и высоко задрал свой нос.

Племянник с должным почтением последовал указаниям дядюшки и еще раз хватил что было сил из кружки. При этом он сообщил, что его ум особенно проясняется, когда он с утра освежает себе голову хорошим глотком вина. После чего они двинулись в путь туда, где обитал Энтони Фостер.

Деревня Камнор была красиво расположена на холме, а в прилегающем тенистом парке возвышался старинный замок, занятый сейчас Энтони Фостером. Развалины этого замка, быть может, сохранились и поныне. Парк тогда был полон огромных деревьев, преимущественно древних, могучих дубов, простиравших свои гигантские ветви над высокой стеной, окружавшей все поместье, и это придавало замку сумрачный, уединенный и монастырский облик. Попасть в парк можно было через старинные ворота в наружной стене, двери которых представляли собой два огромных дубовых створа, туго убитых гвоздями, как это бывает в воротах старинных городов.

— Нам придется тут изрядно потрудиться, — заметил Майкл Лэмборн, разглядывая ворота, — если подозрительность хозяина не допустит нас внутрь. А это весьма вероятно, судя по тому, как взволновало его появление около замка приятеля — торговца тканями. Ан нет, — добавил он, толкнув огромные ворота, которые сразу подались, — дверь любезно отворена. Итак, мы в запретной зоне, и других препятствий, кроме слабого сопротивления тяжелой дубовой двери с заржавленными петлями, не имеется!

Они очутились теперь в аллее, затененной вышеупомянутыми древними дубами и окаймленной высокими изгородями из тиса и остролиста. Но их уже много лет не подстригали, и они разрослись в огромные кусты — или, скорее, в карликовые деревья — и теперь нависали своими темными и мрачными ветвями над дорожкой, которую некогда изящно украшали. Сама аллея поросла травой и кое-где загромождена была грудами высохшего хвороста, собранного с деревьев, срубленных по соседству, и сложенного здесь для просушки. Дорожки и аллеи, которые пересекали эту главную магистраль, тоже были завалены и загромождены кучами хвороста и поленьями, а кое-где поросли кустарником и терновником. Помимо того общего впечатления безотрадности, которое возникает, когда мы видим, как создания человеческих рук приходят в запустение и упадок вследствие невнимания и небрежности, когда мы видим, как следы человеческой жизни постепенно стираются под натиском зеленой растительности, — высокие деревья и раскинувшиеся всюду ветви окутывали парк мраком, даже когда солнце сияло в зените, и навевали соответственные мысли на тех, кто туда проник. Это почувствовал даже Майкл Лэмборн, хотя он и чужд был восприятию разных впечатлений, за исключением того, что непосредственно воздействовало на его бешеную натуру.