Том 10. Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - [161]

— Нет,— ответил Мартин, грустно покачав головою,— мне это уже не поможет.

— Если это уже не поможет,— возразил Марк,— значит, вы заболели и вам надо лечиться.

— Не думайте обо мне,— сказал Мартин.— Делайте, что возможно, для себя. Скоро вам придется заботиться только о себе. Помоги вам бог добраться домой, и простите меня за то, что я завез вас сюда! Мне суждено умереть здесь. Я это понял, как только ступил на берег. Во сне или наяву, Марк, я всю ночь только это и видел.

— Говорил я вам, что вы больны,— повторил Марк ласково,— а теперь я в этом уверен. Схватили на реке лихорадку или простуду, только и всего. Так это же пустяки, господь с вами! Это вроде прививки; мы, как и все, должны закалиться, так или иначе. Это уж, знаете ли, сам бог велел.

Мартин только вздохнул и покачал головой.

— Погодите минутку,— весело сказал Марк,— я сбегаю к соседям, спрошу, что лучше принимать, и займу у них лекарства; и завтра же вы будете опять здоровы. Я сию минуту вернусь. Как-нибудь крепитесь, сэр, пока меня не будет, что бы ни случилось!

Бросив топор, он пустился бегом, но, отойдя немного, остановился, оглянулся и побежал опять.

— Ну, мистер Тэпли,— сказал Марк, с размаху стукнув себя в грудь подбодрения ради,— послушайте-ка, что я вам скажу. Дело, кажется, плохо, молодой человек: так плохо, что дальше некуда. Другого такого случая испытать ваш веселый характер у вас не будет, любезный. А потому, мистер Тэпли, теперь-то и следует вам развернуться вовсю — теперь или никогда!

Глава XXIV докладывает о том, как обстоит дело с несложными вопросами любви, ненависти, ревности и мести

— Эй, Пексниф! — крикнул мистер Джонас из гостиной.— Что ж, откроет кто-нибудь, наконец, эту вашу дурацкую дверь?

— Сию минуту, мистер Джонас, сию минуту!

— Черт возьми,— проворчал сирота,— не очень-то вы спешите. Не знаю, кто это, но стучались уже три раза, и каждый раз так громко, что проснулись бы даже… — ему было так неприятно думать о пробуждении мертвых, что слово застряло у него на языке, и вместо того он произнес: «семеро спящих» [79].

— Сию минуту, мистер Джонас, сию минуту,— повторил Пексниф.— Томас Пинч,— он был до такой степени взволнован, что никак не мог решить, назвать ли ему Тома своим дорогим другом или, наоборот, негодяем, и на всякий случай погрозил ему кулаком,— подите к моим дочерям и скажите им, кто у нас. Да тише, тише! Вы слышали меня, сэр?

— Иду, иду, сэр! — отозвался Том и, не зная, что и думать, отправился выполнять поручение.

— Вы — хе-хе-хе! — вы извините меня, мистер Джонас, если я прикрою дверь на минутку? — сказал Пексниф.— Это, может быть, деловой визит. Я даже почти уверен, что так оно и есть. Благодарю вас.— Затем мистер Пексниф, негромко напевая какой-то простенький мотивчик, надел садовую шляпу, схватил лопату и отворил парадную дверь, появившись на пороге с таким безмятежным видом, словно он в вертограде своем заслышал чей-то робкий стук, но не был вполне уверен, так ли это.

Увидев перед собой джентльмена и леди, он отступил назад, выказав при этом ровно столько замешательства, сколько полагалось выказать добродетельному человеку с кристально-чистой совестью,— единственно от удивления. Но уже в следующую минуту память вернулась к нему, и он воскликнул:

— Мистер Чезлвит! Смею ли я верить своим глазам! Дорогой мой, досточтимый! Счастливый час! Поистине, радостный час! Прошу вас, дорогой мой, входите же. Вы застаете меня в рабочем платье. Я знаю, вы извините меня. Старинное занятие — садоводство: простое, без всяких затей, ибо, если я не ошибаюсь, Адам был первым садовником, первым нашим коллегой. Моей Евы, как это ни грустно, нет более на свете, но… — тут он указал на лопату и покачал головой, как будто веселый тон давался ему не без труда,— но я еще немножко занимаюсь Адамовым ремеслом.

Разговаривая так, он довел их до парадной гостиной, где находились портрет кисти Спиллера и бюст работы Спокера.

— Мои дочери,— продолжал мистер Пексниф,— будут вне себя от радости. Если бы меня могла утомить эта тема разговора, я бы давным-давно утомился, дорогой мой, потому что они постоянно предвкушали это счастье, то и дело вспоминая о нашей встрече с вами в пансионе миссис Тоджерс. А их прелестная юная подруга,— разливался мистер Пексниф,— которую они так хотят узнать и полюбить,— ибо действительно, узнать ее — значит полюбить,— надеюсь, что вижу ее в добром здоровье? Надеюсь, что, сказав: «Добро пожаловать под мою скромную кровлю», я найду отклик в ее сердце. Весьма привлекательное выражение лица, досточтимый мистер Чезлвит, весьма и весьма!

— Мэри,— сказал старик,— мистер Пексниф льстит нам. Но лесть от него стоит выслушать. Она не продажная и идет от сердца. Мы думали, что мистер…

— Пинч,— подсказала Мэри.

— Что мистер Пинч придет раньше нас.

— Он и пришел раньше вас, достоуважаемый,— отвечал Пексниф, возвысив голос в назидание Тому, который стоял на лестнице,— и, должно быть, собирался сказать мне о вашем приходе, но я попросил его сначала постучаться к моим дочерям и справиться, как себя чувствует Чарити, милое мое дитя, она что-то не так здорова, как мне хотелось бы. Да,— сказал мистер Пексниф, отвечая на их взгляды,— к сожалению, она не совсем здорова. Это просто нервы, и ничего более. Я не беспокоюсь. Мистер Пинч! Томас! — воскликнул мистер Пексниф самым ласковым голосом.— Войдите, прошу вас. Вы здесь не чужой. Томас — мой друг, и даже старинный друг, надо вам сказать, мистер Чезлвит.