Том 10. Следопыт. Перст Божий - [121]

Тут были также разные столики, на которых виднелись журналы, ноты, перчатки, веера, флакончики и прочие принадлежности молоденьких девушек, и, конечно, пианино Soufleto дополняло обстановку.

Рядом с этой комнатой устроена была уборная, и затем комната камеристки.

Таково было гнездышко доньи Санты. Молодую особу, сидящую на другом кресле, звали Лолья Нера. Это была красивая метиска, почти ровесница доньи Санты, которую она очень любила. Лолья Нера служила ей в качестве камеристки и была ее подругой и в то же время — наперсницей.

Лукас Мендес, не забывший ни о чем, позаботился, как бы облегчить донье Санте ее одиночество, а потому и представил ей Лолью Неру, которую та встретила с радостью и сразу полюбила. С этой минуты донья Санта почувствовала себя счастливой и горячо благодарила старика за такой приятный сюрприз.

Несколько минут между девушками царило молчание.

— Что же вы не ложитесь, нинья? — спросила Лолья Нера, чтобы прервать молчание.

— Рано еще! Мне не хочется спать! Немного позже, — ответила донья Санта, смахнув своим розовым ноготком пепел с папиросы. — Так ты встретила его?

— Кого? — лукаво спросила камеристка. — Лукаса Мендеса?

— Злая! Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю! — сказала она, слегка нахмурив брови.

— О нем, не правда ли?

— Да! — ответила она совсем тихо.

— Я встретила его.

— Сколько раз?

— Четыре, и все на том же месте.

— Где именно?

— Ведь я же говорила вам после каждой встречи.

— Я забыла.

Лолья Нера улыбнулась.

— У второй исповедальни, налево от входа в церковь! — сказала она.

— Так; и он говорил с тобой?

— Конечно, каждый раз.

— Что же он говорил тебе?

Лолья Нера, видя, что ее хозяйка нарочно прикидывается такой забывчивой, ответила с необыкновенным терпением, но шаловливо:

— Он сказал мне: «Сеньорита, мне необходимо поговорить, хотя бы одну минуту, с вашей прелестной хозяйкой»…

— Ты уверена, что он сказал «прелестной»?

— Я повторяю вам буквально, — сказала компаньонка, смеясь, — не изменяя ни одного слова.

— Ну, хорошо, продолжай!

— «Мне опасно оставаться в этих местах, но я нарочно приехал сюда ради нее».

— Что ему нужно от меня, милая Лолья?

— Не знаю; только сегодня он вот еще что сказал: «Скажите своей госпоже, что мои враги догадываются о моем присутствии в Уреса. Я рискую жизнью, оставаясь здесь, но ни за что не уеду, не повидавшись с ней».

— Бедный молодой человек!

— И такой красивый, такой храбрый и гордый!

— Ты однако хорошо рассмотрела его!

— У меня на то и глаза, нинья; да и как же я могла бы узнать его, если бы не смотрела на него?

— Правда, я совсем сумасшедшая.

— Нет, но вы забывчивы!

— Ты говоришь, что его жизнь в опасности?

— Это не я говорила, а он.

— Бедный молодой человек! — повторила Санта.

— Очень может быть, что он так добивается свиданья с вами, желая оказать вам большую услугу.

— Оказать услугу, мне?

— Ваше теперешнее положение вовсе не так безопасно; он, вероятно, хочет дать вам полезный совет. Что бы вы там ни говорили, однако он спас вам жизнь уже два раза.

— Лолья, вы забываетесь.

— Вот как! Разве я говорю неправду?

— Я не говорю этого; но вы знаете, что я должна скрываться; вы знаете, до какой степени мой опекун ненавидит этого молодого человека.

Лолья Нера пожала плечами.

— Но девушка семнадцати лет, прекрасная собой, как вы, нинья, не может никого ненавидеть; ненависть — старческая страсть.

— Я не ненавижу дона Торрибио.

— Какое счастье! — сказала камеристка насмешливо.

— Ах! Если бы только это зависело от меня!

— От кого же это и зависит, как не от вас?

— Эх! Точно ты не знаешь, что я не смею выходить.

— Кроме как к обедне.

— Лолья!

— Нинья!

— Ты будто не понимаешь меня, на самом же деле отлично знаешь, что я хочу сказать.

— Да, я знаю дорогая Санта! Но знаю также и то, что молодость — весна жизни, время счастья, и что губы семнадцатилетней девушки должны раскрываться лишь для сладких звуков любви. Что нам за дело до ненависти, заговоров и разных несчастий?! Нам все улыбается, все радует нас и манит к счастью! Цветы благоухают только для нас! Для нас дует легкий ветерок сквозь деревья, сияет солнце на синем небе; для нас поют птички и светит луна на небесном звездном своде; и, ветерок, и солнце, и луна, и звезды, — все нашептывает нам на своем таинственном наречии эти четыре слова, решающие жизнь и счастье женщины: «люби и будь любима». А вы создаете себе химеры и мучаетесь, между тем счастье совсем близко от вас.

— Лолья, я вам приказываю замолчать!

— Хорошо, я буду молчать, нинья, если хотите, но это не помешает дону Торрибио позабыть, чем он рискует ради любви к вам. Он окружен врагами и страшными опасностями, но ему все нипочем, лишь бы увидеть вас на одно мгновение и сказать вам слово, которое, может быть, еще раз спасет вас.

— Ну? — проговорила она в волнении.

— Как! Вы не понимаете, в какой опасности находится этот человек ради вас? Не чувствуете, что его сердце принадлежит вам, что он любит вас?!

— Ах!.. Ты ошибаешься; он просто добр, он интересуется мной, так как видит, что я страдаю…

— О! Если бы это было возможно!

— Если хочешь ты говорить правду, Лолья: я знаю, что он любит меня, он сам сказал мне об этом. Но я боялась поверить такому счастью. Теперь же, я его чувствую, вот тут! — добавила Санта, приложив руку к сердцу, учащенные биения которого приподнимали ее грудь.