Федору Андреичу в первый раз в жизни пришлось быть в таком положении. Слезы и рыдания потрясли его так сильно, что он принял живое участие в девушке и терпеливо ждал возвращения Матренушки.
Матренушка явилась с кладбища и, всхлипывая, упрашивала Федора Андреича покушать кутьи, которую она держала в стакане.
— Ну что плакать-то! отвези-ка скорее свою барышню домой да уложи в постель, — наставительно сказал Федор Андреич и, взяв девушку на руки, понес к своей карете.
— Ах, батюшка, что ты делаешь! — в испуге вскрикнула Матренушка и заслонила ему дорогу.
— Что ты, с ума сошла? пусти! — сказал Федор Андреич.
— Как можно, батюшка! какая карета? Ишь, что у меня осталось, а дома и гроша нет.
И Матренушка, развязав узел носового платка с медными деньгами, стала считать их.
— Садись, дура! — сердито заметил Федор Андреич. — Тебя не заставят платить.
— Ах, родной ты, бог тебя наградит, — кланяясь низко, захныкала Матренушка.
Федор Андреич бережно положил в карету девушку, которая по временам медленно открывала глаза, чтоб тотчас снова закрыть их.
Матренушка с гордостью раздавала свои гроши нищим, приговаривая: «Молитесь за рабу божию Евдокию».
— Садись скорее! — крикнул Федор Андреич, выходя из кареты.
Матренушка раза два споткнулась, наконец влезла в карету, говоря:
— Это ничего, батюшка: устала маленько моя барышня.
— Какое устала! она просто больна.
— Да как и не заболеть, прости господи! ведь уж как возились-то с покойницей. Денно и нощно сидели у ее кровати. Да как и умерла уж, всю обмыла, да сама еще, никак, и читала над ней.
— Что она, дочь, что ли, покойницы? — спросил Федор Андреич, глядя, как Матренушка укладывала головку девушки на свой салоп.
— Нет, внучка! — отвечала Матренушка.
Взяв в зубы гребень, выпавший из головы девушки, и завертывая как попало густые волосы своей барышни, она в то же время продолжала:
— Да, кажись, очень дальная; но по чувствам не уступит и сродной. Нечего греха таить, заплатила покойнице сиротка за ее хлеб-соль.
— Так у ней даже никого родных нет? — спросил Федор Андреич.
— Ни души, опричь при смерти больного старика, сожителя хозяйки-покойницы.
— Кто они такие? Кажется, очень бедные?
— И не приведи господи! иной день… да что тут рассказывать: чай, подивились, какие похороны-то!
Федор Андреич, спохватившись, что задерживает больную, захлопнул дверцы и крикнул кучеру ехать; а сам пошел пешком.
Так как экипажей было много, то карета не скоро выбралась на простор; когда она догнала Федора Андреича, задумчиво шедшего, Матренушка высунулась и закричала ему:
— Спасибо тебе за сироту!
Но за шумом экипажей Федор Андреич не расслышал слов Матренушки; он подумал, что девушке хуже, приказал кучеру остановиться и, подойдя к окну, спросил:
— Что с ней?
— Да ничего, батюшка, кажется, опочивает.
— Так зачем же ты кричала? — с сердцем спросил Федор Андреич и привстал на подножку, чтоб посмотреть на больную. Сострадание ли выразилось на холодном лице Федора Андреича, или так просто вздумалось Матренушке, только она умоляющим голосом сказала:
— Батюшка… родной, не оставь сироту!
— Да что я могу сделать, глупая! — отвечал Федор Андреич.
— Да помоги ты хоть нам старика-то в больницу отвезти. А то она, сердечная, изведется с горестей.
— Да как его фамилия?
— Самсонов, батюшка, Яков Петрович Самсонов!
— Так, значит, хоронили Авдотью Степановну? — поспешно спросил Федор Андреич и в волнении схватился за ручку кареты.
— Ах, господи, так она вам знакома! — радостно воскликнула Матренушка.
Через две минуты Федор Андреич сидел в карете и расспрашивал Матренушку о господах, в особенности о старичке.
Дорогой девушка очнулась и очень удивилась, увидав себя в карете и в сопровождении незнакомого лица.
— Ишь мы, по-господски теперь с похорон едем! — с гордостью заметила Матренушка, и, указывая на Федора Андреича, она продолжала: — Вот они изволили знать вашу бабушку.
— Вы ее знаете? — радостно спросила девушка, обратись к Федору Андреичу, и заплакала, прошептав: — Она умерла!
— Перестаньте плакать, успокойтесь, вы можете захворать, а на ваших руках есть еще больной, — сказал Федор Андреич.
Девушка поспешно вытерла слезы и, принужденно улыбнувшись, сказала:
— Разумеется, глупо! Я не буду больше плакать. А вы знаете дедушку?
— Как же! Но вы, вы меня помните? — спросил Федор Андреич.
Девушка устремила на него свои выразительные глаза и закачала головой.
— Я вас видел очень маленькой; вы так изменились, выросли, — я бы ни за что вас не узнал.
Девушка продолжала глядеть на него и как бы отыскивала в недалеком своем прошедшем время, когда знавала его.
— Ну, не говорил ли вам дедушка иногда о родственнике своем, Федоре Андр…
— Ах боже мой! так это вы! — пугливо воскликнула девушка, и ее лицо покрылось краской, а в глазах блестнул гнев; она тихо продолжала: — К вам дедушка писал три письма, даже я…
— На то была причина, что я ничего не писал вам. Меня не было в деревне.
— А потом? — заметила девушка.
— Как только я узнал обо всем, то сейчас же поехал в Москву.
Федору Андреичу показалось совестно сознаться перед девушкой, что он не хотел отвечать своему родственнику. Он лгал ей.
