Том 1. Волшебный берег: Повести и рассказы - [3]

Эта повесть немножко грустная, но ведь и жизнь наша наполнена не одними только радостями. Случается иногда и погрустить, когда тебя не понимают близкие, особенно когда не понимает тот, с кем хочется дружить. Так было и у Аниски.

Её тонкие движения души казались окружающим чудными и непонятными, что приносило ей немало огорчений, заставляло страдать. И тогда она убегала в лес. Там она не чувствовала себя одинокой. Всё там ей было знакомо. «Пройду с закрытыми глазами», — говорила она.

Аниска верила, что деревья в лесу знают её, как знает их она сама, и ждут не дождутся, когда она к ним придёт. «Косматая, как медведь, ёлка машет ей, зовёт укрыться от дождя», берёзка радуется ей.

И всё-то она замечала, каждую былинку, каждую травинку, зверя и птицу. Вот шмелиное гнездо, вот ёжик, вот лосиные следы. Но пуще всего хотелось ей повстречать птицу ронжу, птицу-мечту. «Как полетит, будто огонь загорится. Красная вся — и крылья, и хвост. Только шапочка чёрная». Ходит-бродит Аниска целыми днями по лесу, забирается в глухомань, чтоб найти околдовавшую её птицу и показать своенравной девочке Светлане, с которой ей «до смерти» хочется дружить.

Аниска — глубокий, поэтичный характер, и, создавая его, писательница будто приоткрывала тайну о человеке. О том, что всякий человек не всегда такой, каким кажется, и надо уметь видеть в нём лучшее, сокрытое от поверхностного взгляда. И о том, как богат его внутренний мир и прекрасен. Но увидеть это и понять может только чуткое сердце.

Любовь Фёдоровна писала всегда о главном: о любви к Родине, уважении к труду, людской доброте, честности во всём, дружбе людей, в каком бы возрасте они ни были: взрослые или дети. В своих книгах она не устаёт говорить о дружбе, и каждый раз по-новому, не повторяясь.

Друзьям всё под силу, они не оставят друг друга в беде, им хорошо вместе, интересно. Это счастливая дружба. Такая дружба была у Феди с Данилкой, у Тани с Алёнкой. А вот у Аниски — дружба несчастливая, безответная; во всяком случае, совсем не такая, о какой мечтается ей и на какую она способна. От одного только ласкового слова, сказанного ей Светланой, всё переменилось вокруг. Небо стало высоким и ясным, птицы радостно запели. И «Аниска вдруг почувствовала, что сердце у неё большое-большое, во всю грудь, и что всё оно такое живое и тёплое». Вот чем была для Аниски дружба со Светланой, а для Светланы дружба ничего не значила.

Но читатель на стороне Аниски, понимает её, видит её душевную красоту, разделяет её мечту о настоящей дружбе, преданной и бескорыстной.

Сама Любовь Фёдоровна умела дружить самоотверженно, искренне, возвышенно.

Случалось, кто-то из её друзей попадал в беду, был несправедливо обижен. И она открыто вставала на его защиту, не боясь нажить врагов, не заботясь о собственном благополучии.

К ней можно было прийти со своим горем, и у неё всегда находились добрые, целебные слова, участливый, полный сострадания взгляд. Горе становилось разделённым и оттого менее тяжёлым…

Но не только в горе и беде она была другом. К ней нужно было незамедлительно являться со своей радостью и обстоятельно, подробно рассказывать обо всём. И чужая радость становилась её собственной.

Оттого, наверное, и была она такой жизнелюбивой. Оттого и тянулись к ней люди, особенно молодые. Им было интересно с ней так же, как ей с ними.

К ней шли начинающие авторы, чтобы услышать мнение о своей новой работе. Ей верили. Если повесть или рассказы были неудачны, она, сама огорчённая, говорила: «Нет, пока ещё не получилось. Работать надо, работать!» Зато как искренне радовалась она, даже глаза сияли, если можно было сказать автору доброе слово. «Это настоящее!» — говорила она тогда.

И робкий талант обретал веру в себя. «Настоящее!» Какая могучая сила в одном этом слове. Будто крылья вырастают! Кажется, всё теперь под силу. Как это важно, чтобы друг-мастер вовремя заметил это настоящее и внушил автору веру в собственные силы.

…«Волшебный берег» — так называется повесть Любови Фёдоровны Воронковой, где происходят всякие чудеса. В её доме тоже совершалось чудесное. Там были написаны книги. Там она, как настоящая ведунья, разговаривала со своими цветами, будто те живые, одухотворённые существа. Кого приободрит: «Расти!», кого похвалит — уж очень красив. А ранним утром будили её голоса постояльцев балкона: воробьи, синицы, две приметные галки, голуби. Она всех кормила, ласково ворча на них за бойкую говорливость.

Но и цветы и птицы — всё это было лишь вступлением к ещё одному чуду — к приходу героев её будущих книг.

Они появлялись — кто тихо, кто шумно, сообразно со своим характером, и она, отбросив все земные заботы, садилась за рабочий стол. Самый обыкновенный стол, за которым уютно сидеть с друзьями, говорить с ними по душам, пить чай. Но это потом. А сейчас начиналось колдовство над рукописью. И так каждое утро, светлое неприкосновенное её время, отданное любимой работе. И каждое утро три страницы.

Каждое утро? И неизменно три страницы?

«А как же? — говорила она. — Классики наши разве написали бы столько, если бы не работали постоянно? Нельзя работать от случая к случаю. Так ничего не напишешь».