Том 1. Стихотворения, статьи, наброски 1834-1849 - [2]

И голос я внимал в душе моей смущенной,

Тот голос внутренний, святой и неизменный,

  Грядущего таинственный пророк.

Кругом (так я мечтал) всё тихо, как в могиле;

На всё живущее недвижность налегла;

Заснула жизнь; природы дремлют силы —

И мысли чудные и странные будила

  В душе моей той ночи тишина.

Что если этот сон — одно предвозвещанье

Того, что ждет и нас, того, что будет нам!

Здесь света с тьмой — там радостей, страданий

С забвением и смертию слиянье:

  Здесь ночь и мрак — а там? что будет там?

В моей душе тревожное волненье:

Напрасно вопрошал природу взором я;

Она молчит в глубоком усыпленье —

И грустно стало мне, что ни одно творенье

  Не в силах знать о тайнах бытия.

К Венере Медицейской

Богиня красоты, любви и наслажденья!

Давно минувших дней, другого поколенья

    Пленительный завет!

Эллады пламенной любимое созданье,

Какою негою, каким очарованьем

    Твой светлый миф одет!^*

Не наше чадо ты! Нет, пылким детям Юга

Одним дано испить любовного недуга

    Палящее вино!

Созданьем выразить душе родное чувство

В прекрасной полноте изящного искусства

    Судьбою им дано!

Но нам их бурный жар и чужд и непонятен;

Язык любви, страстей нам более не внятен;

    Душой увяли мы.

Они ж, беспечные, три цели знали в жизни:

Пленялись славою, на смерть шли за отчизну,

    Всё забывали для любви.

В роскошной Греции, оливами покрытой,

Где небо так светло, там только, Афродита,

    Явиться ты могла,

Где так роскошно Кипр покоится на волнах^*,

И где таким огнем гречанок стройных полны

    Восточные глаза!

Как я люблю тот вымысел прекрасный!

Был день; земля ждала чего-то; сладострастно

    К равнине водяной

Припал зефир: в тот миг таинственный и нежный

Родилась Красота из пены белоснежной —

    И стала над волной!

И говорят, тогда, в томительном желанье,

К тебе, как будто бы ища твоих лобзаний,

    Нагнулся неба свод;

Зефир тебя ласкал эфирными крылами;^*

К твоим ногам, почтительно, грядами

    Стремилась бездна вод!

Тебя приял Олимп! Плененный грек тобою

И неба и земли назвал тебя душою^*,

    Богиня красоты![1]

Прекрасен был твой храм — в долине сокровенной

Ветвями тополя и мирта осененный,

    В сиянии луны,

Когда хор жриц твоих (меж тем как фимиама

Благоуханный дым под белый купол храма

    Торжественно летел,

Меж тем как тайные свершались возлиянья)

На языке родном, роскошном, как лобзанье,

    Восторга гимны пел!

Уже давно во прах твои упали храмы;

Умолкли хоры дев; дым легкий фимиама

    Развеяла гроза.

Сын знойной Азии рукою дерзновенной^*

Разбил твой нежный лик, и грек изнеможенный

    Не защитил тебя!

Но снова под резцом возникла ты, богиня!

Когда в последний раз, как будто бы святыни

    Трепещущим резцом

Коснулся Пракситель до своего созданья^*,

Проснулся жизни дух в бесчувственном ваянье

    Стал мрамор божеством!

И снова мы к тебе стекаемся толпами;

Молчание храня, с поднятыми очами,

    Любуемся тобой;

Ты снова царствуешь! Сынов страны далекой,

Ты покорила их пластической, высокой —

    Своей бессмертной красотой!

Баллада

Перед воеводой молча он стоит;

Голову потупил — сумрачно глядит.

С плеч могучих сняли бархатный кафтан;

Кровь струится тихо из широких ран.

Скован по ногам он, скован по рукам:

Знать, ему не рыскать ночью по лесам!

Думает он думу — дышит тяжело:

Плохо!.. видно, время доброе прошло.

«Что́, попался, парень? Долго ж ты гулял!

Долго мне в тенёта волк не забегал!

Что же приумолк ты? Слышал я не раз —

Песенки ты мастер петь в веселый час;

Ты на лад сегодня вряд ли попадешь…

Завтра мы услышим, как ты запоешь».

Взговорил он мрачно: «Не услышишь, нет!

Завтра петь не буду — завтра мне не след;

Завтра умирать мне смертию лихой;

Сам ты запоешь, чай, с радости такой!..

Мы певали песни, как из леса шли —

Как купцов с товаром мы в овраг вели…

Ты б нас тут послушал — ладно пели мы;

Да не долго песней тешились купцы…

Да еще певал я — в домике твоем;

Запивал я песни — всё твоим вином;

Заедал я чарку — барскою едой^*;

Целовался сладко — да с твоей женой».

Старый помещик

1

Вот и настал последний час…

Племянник, слушай старика.

Тебя я бранивал не раз

И за глазами и в глаза:

Я был брюзглив — да как же быть!

Не научился я любить…

Ты дядю старого прости,

Казну, добро себе возьми,

А как уложишь на покой,

Не плачь; ступай, махни рукой!

2

И я был молод, ел и пил,

И красных девушек ласкал,

И зайцев сотнями травил,

С друзьями буйно пировал…

Бывало, в город еду я —

Купцы бегут встречать меня…

Я первым славился бойцом

И богачом, и молодцом.

Богатство всё перевелось —

Да что!.. любить не довелось!

3

И сам не знаю отчего:

Не то, чтоб занят был другим —

Иль время скоро так прошло…

Но только не был я любим —

И не любил; зато тоска

Грызет и давит старика —

И в страшный час, последний час,

Ты видишь — слезы льют из глаз:

Мне эти слезы жгут лицо,

И стыдно мне и тяжело…

4

Ах, Ваня, Ваня! что мне в том,

Что я деньжонок накопил,

Что церковь выстроил и дом:

Я не любим, я не любил!

Что в деньгах мне? Возьмите всё

Добро последнее мое —

Да лишь бы смерть подождала

И насладиться мне дала…

Ах, дайте страсть узнать и жизнь —

И я умру без укоризн!

5

Я грешник, Ваня. Мне бы след

Теперь подумать и о том,

Как богу в жизни дать ответ,

Послать бы надо за попом…

Но всё мерещится — вот, вот

Ко мне красавица идет…