На полях рукописи имеются пометы и замечания. По предположению Гершензона, они принадлежат П. А. Плетневу.
Проследим историю рукописи от момента ее появления до передачи в Британский музей. Закончив «Сте́но» в декабре 1834 г., Тургенев в 1836 и 1837 гг. давал рукопись поэмы профессорам С.-Петербургского университета, где он тогда учился, П. А. Плетневу, а после него — А. В. Никитенко (об этом см. ниже). Значительно позже, вероятно, в период своего сотрудничества в «Современнике» (1847–1860), Тургенев подарил рукопись «Сте́но» А. Я. Панаевой, о чем имеется указание на первой странице: «Сей экземпляр подарен мною А. Я. П. — И. Т.» (см. с. 337; инициалы расшифрованы Гершензоном). В послесловии к первой публикации указано, что «возможностью ознакомить читателей с этим неизданным юношеским произведением Тургенева мы обязаны душеприказчику наследников Никитенко — А. И. Старицкому» (Гол Мин, 1913, № 8. с. 254). Как попала рукопись от Панаевой к Никитенко, установить не удалось. При рукописи находится записка, рассказывающая о дальнейшей судьбе автографа. «Рукопись И. С. Тургенева принадлежит M. M. Любощинскому, к кот<орому> перешла от отца, кот<орый> в свою очередь получил ее от А. В. Никитенко, его друга и родственника. (См. зап<иски> Никитенко.) (Никитенко был женат на Каз<имире> Каз<имировне> Любощинской.) Прим<ерная> оц<онка> 10 пуд<ов> муки». Но обмен автографа Тургенева на муку не состоялся, и M. M. Любощинский, взяв рукопись с собой, уехал за границу. В 1922 г. он продал ее в Британский музей, о чем также сохранился приложенный к рукописи документ: «Purchased of М-r Lyuboschinsky, 13 May 1922». <Куплено у г-на Любощинского, 13 мая 1922 г.> В каталоге Британского музея рукопись зарегистрирована в сентябре 1927 г. под номером 40640. Подробно см. об этом: Т сб, вып. 1, с. 9–14.
В период работы над «Сте́но» Тургенев еще недостаточно хорошо владел техникой стихосложения. Написанная пятистопным ямбом, поэма в ряде случаев сбивается на шестистопные, четырехстопные, трехстопные и даже двухстопные размеры. Есть и другие погрешности. Встречаются то развернутые, то краткие формы отдельных слов, также нарушающие ее стройность. В некоторых случаях вместо слова «Сцена» написано — «Явление». Отдавая свое произведение на суд таким авторитетам, какими были для него Плетнев и Никитенко, Тургенев, однако, не счел нужным исправить свои ошибки, хотя бы с чисто внешней стороны.
Плетневу поэма не понравилась. Не называя автора, он критически разобрал ее на лекции, отметив недостатки и погрешности. Но, встретив Тургенева на улице, подозвал его, «отечески пожурил» и заметил, что в нем «что-то есть!». Плетнев пригласил Тургенева на свой литературный вечер, где начинающий автор впервые видел Пушкина. Позднее Плетнев рекомендовал к печати в «Современнике» некоторые стихотворения Тургенева (см.: «Литературный вечер у П. А. Плетнева». — Наст. изд., Сочинения, т. XI).
Никитенко Тургенев послал «Сте́но» в числе своих других ранних произведений. В сопроводительном письме от 26 марта (7 апреля) 1837 г. он привел отзыв Плетнева о его поэме и сам перечислил ее недостатки, в том числе неправильный размер стихов. Но Тургеневу хотелось не столько познакомить Никитенко с поэмой, сколько рассказать ему о своих литературных планах и замыслах, чему и посвящена большая часть письма (см.: Наст. изд., Письма, т. I). Ответ Никитенко и впечатление его от поэмы нам не известны.
Через 30 лет в очерке «Литературный вечер у П. А. Плетнева» Тургенев назвал «Сте́но» «нелепым произведением», где «с детской неумелостью» выражалось рабское подражание байроновскому «Манфреду» (Наст. изд., Сочинения, т. XI). Это подражание сказалось и в образе главного героя, противопоставленного природе и окружающим его людям, и в отдельных положениях (Сте́но, спасенный Джулией и Джакоппо, — ср. Манфред, спасенный охотником. Сте́но и Антонио — ср. Манфред и аббат и т. п.), и в текстуальном совпадении некоторых монологов. Однако в противоположность поэме Байрона, где среди действующих лиц преобладают символы (Духи, Парки, Ариман, Немезида. Фея Альп), Тургенев попытался создать конкретные человеческие образы (подробно об этом см.: Гол Мин, 1913, № 8, с. 260–264). Внутреннему облику своих героев писатель придал некоторые индивидуальные черты. Так, для Джулии характерны страстность, непосредственность; для Джакоппо — честность, благородство, высокоразвитое чувство долга; даже в маленькой роли Риензи показаны присущие ему черты любящего семьянина.
В этой ранней поэме видны первая попытка автора создать философское произведение и первый опыт его работы над характерами героев. А о своем юношеском увлечении Байроном, в частности «Манфредом», Тургенев вспомнил в конце жизни в стихотворении в прозе «У-а… У-а!» (см.: Наст. изд., Сочинения, т. X).
В ныне публикуемом тексте, по возможности, сохранены все его особенности. Исправлено лишь графическое расположение некоторых элементов (эпиграфы, например, в рукописи помещены раньше заглавия, которое повторено дважды) и упорядочена пунктуация, однако характерные для поэмы тире вместо запятых сохранены.
