Том 1. Стихотворения, 1908–1917 - [11]

Задача Пете непосильна:

Всего не вымолвить, не счесть.

«Хельсон, Цалицин, Киев, Вильна…

Двенадцать, восемь, девять, сесть…»

И каждый день нам весть приносит,

И каждый день дает отчет!

Все Смерть нещадно жатву косит!

Все кровь течет!.. Все цровь течет!..

Смеется в цифрах Призрак Красный,

Немые знаки говорят!

И все растет, растет ужасный

Кровавый ряд! Кровавый ряд!..

«Волонез – двое, тли – Целкассы,

Сувалки – восемь, пять – Батум…»

Зловещих цифр кошмарной массы

Не постигает детский ум.

И отложил я прочь газету,

И прекратил я тяжкий счет.

Мал Петя мой. Задачу эту

Исполнит он, как подрастет.

Душою – чист и мощен – телом,

Высок – умом и сердцем – строг,

В порыве пламенном и смелом

Он затрубит в призывный рог.

И грозно грянет клич ответный,

Клич боевой со всех сторон!

И соберется полк несметный

Богатырей таких, как он!

Забрызжет юных сил избыток,

Ужасен будет их напор!

И, развернув кровавый свиток,

Синодик жертв и повесть пыток,

Бойцы поставят приговор!

Письмо из деревни >*

Когда мне почтальон подаст письмо «с оплатой»,

Последний грош отдам, но я письмо возьму.

Я ждал его, я рад убогому письму:

Конверт замасленный, вид выцветшей, измятой

Бумаги дорог мне, – он сердцу так знаком!

В печальных странствиях, в блужданиях по свету,

Я сохранил себя природным мужиком

С душой бесхитростной, и детски рад привету

Сермяжной братии, посланью из глуши

   От мужичков единокровных:

В густых каракулях, в узоре строк неровных

Застыла сердца боль и скорбь родной души.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Здорово, брат! Земной от нас тебе поклон.

Составить соопча письмо – твои соседи

Сегодня собрались у Коренева Феди,

   А пишет Агафон.

Живем попрежнему, берложные медведи.

   От нас каких вестей!..

В столице ноне ты, там ближе до властей,

Там больше ведомо, – ты нам черкни что-либо.

   Спасибо, брат, не забываешь нас!

   За три рубля твои спасибо.

Здесь пригодилися они в тяжелый час:

   Тому назад не будет, чай, недели –

   Нуждались в деньгах мы для похорон:

Лишился деда ты, скончался дед Софрон.

Давно уж дед хирел, и вот – не доглядели:

В минувший четверток, не знамо как, с постели

Сам поднялся старик полуночной порой

И выбрался во двор, да на земле сырой

Так, без напутствия, и умер под сараем.

Покой душе его!.. Пусть старички уж мрут!

И нам-то, молодым, охти как ноне крут

Да горек жребий стал!.. До сроку помираем…

В чем держится душа!.. Разорены вконец.

   Не зрим ни прибыли, ни толку.

   К примеру – твой отец:

   Последнюю намедни продал телку!

За годы прежние с нас подати дерут,

Уводят тощий скот, последнее берут.

Выдь на голодный двор – и вой подобно волку!

   Ни хлеба нет, ни дров;

   А холод лют, зима сурова…

   Чай, не забыл ты Прова?

Под праздник угорел со всей семьею Пров:

Бедняк берег тепло, закрыть спешил печурку…

Вся ночь прошла, лишь днем, уже почти в обед,

   Тревогу поднял Фрол-сосед,

Да поздно… Кое-как спасли одну дочурку…

   Что было слез – не говори!

   Больших два гроба, малых три…

   Ревели всей деревней.

К Арине тож пришла беда, к старухе древней:

   В губернии, в тюрьме повешен внук.

Душевный парень был, охочий до наук, –

Книжонку сам прочтет, нам после растолкует.

В понятье нас привел. Бывало, все тоскует

О доле нашей…»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   – Эх! нет больше сил читать!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

1909

«Не примирился – нет!..» >*

Не примирился – нет! – я с гнусной рабской долей,

Все так же пламенно я грежу вольной волей,

Все с той же яростью позорный гнет кляну,

Но – голос мой ослаб, но – песнь моя в плену,

Но – грудь истерзана, и сердцу нет отрады,

Но из усталых рук исторгнут грозный бич!

Ликует злобный враг. Кровавой жатве рады,

Клубятся в черной мгле, шипя победно, гады.

Бой кончен. Нет бойцов. Призыва гневный клич

Напрасен: из живых никто не отзовется,

А мертвые из гроба не встают…

И я молчу. Молчу.

   Запел бы – не поется!

Заплакал бы – но слезы не текут.

1910

Праздник >*

Вся деревня всполошилась:

Жалко дедушку Макара.

Вот, поди ж, как гром, свалилась

На беднягу божья кара.

Сколько дней у ветхой хатки

Дед торчал, хоть ныли кости, –

Ждал, все ждал к себе на святки

Из столицы сына в гости.

Втайне батя для Емели

Хлопотал уж о невесте.

Вдруг о сыне прилетели

В час недобрый злые вести:

Что не первую неделю

Парень мается в неволе, –

Упекли под суд Емелю

За участие в «крамоле»;

А у судей в чёрном деле

Совесть – ой! – наматорела…

Не уйти никак Емеле

     От расстрела.

* * *

Вся деревня всполошилась:

«Жалко парня!» – «Жаль Макара!»

«Знаем, чай, за что свалилась

На Емелю злая кара!»

«Кто иной о нашем брате

Так скорбел, стоял повсюду?..

Чай, мы плачем не о тате!..

Чай, жалеем не Иуду!..»

«Братцы, что ж? Душе-то милой

Как-нибудь мы порадеем!..»

Шлют крестьяне за Вавилой,

Деревенским грамотеем.

Есть бумага, есть чернила,

Раздобыты где-то марки.

Настрочил за час Вавила

Просьбу в Питер от Макарки;

В тот же день без проволочки

Сам на почту свез прошенье.

* * *

…Дни бегут, за днями – ночки,

Нет из Питера решенья.

Сочиняя небылицы,

Долго ждали все ответа.

Ровно в праздник из столицы

Получилась эстафета.

Заглянул в нее Вавила

Да как бы с ума рехнулся.

«С нами, – крикнул, – божья сила!»

Побледнел и пошатнулся.

Дед Макар стоит – крепится,

Держит слезы через силу.