Том 1. Стихотворения, 1892-1909 - [6]

Конь спешил, конь летел на свободе,

Был ездок неподвижен и странно

Улыбался земной непогоде.

Вылетая к угрюмой берлоге,

Шевельнулся мертвец, как в тревоге.

Конь всхрапел, на дыбы приподнялся:

В двух шагах перед ним на дороге

Прокаженного труп улыбался.

23 ноября 1894

С кометы

Помнишь эту пурпурную ночь?

Серебрилась на небе Земля

И Луна, ее старшая дочь.

Были явственно видны во мгле

Океаны на светлой Земле,

Цепи гор, и леса, и поля.

И в тоске мы мечтали с тобой:

Есть ли там и мечта и любовь?

Этот мир серебристо-немой

Ночь за ночью осветит; потом

Будет гаснуть на небе ночном,

И одни мы останемся вновь.

Много есть у пурпурных небес, —

О мой друг, о моя красота, —

И загадок, и тайн, и чудес.

Много мимо проходит миров,

Но напрасны вопросы веков:

Есть ли там и любовь и мечта?

16 января 1895

Холм покинутых святынь

Но, встретив Холм Покинутых Святынь…

Моя мечта

Моей мечте люб кругозор пустынь,

Она в степях блуждает вольной серной.

Ей чужд покой окованных рабынь,

Ей скучен путь проложенный и мерный.

Но, встретив Холм Покинутых Святынь,

Она дрожит, в тревоге суеверной,

Стоит, глядит, не шелохнет травой,

И прочь идет с поникшей головой.

23 июня 1895

Львица среди развалин Гравюра

Холодная луна стоит над Насаргадой,

Прозрачным сумраком подернуты пески.

Выходит дочь царя в мечтах ночной тоски

На каменный помост — дышать ночной прохладой.

Пред ней знакомый мир: аркада за аркадой;

И башни и столпы, прозрачны и легки;

Мосты, повисшие над серебром реки;

Дома, и Бэлахрам торжественной громадой…

Царевна вся дрожит… блестят ее глаза…

Рука сжимается мучительно и гневно…

О будущих веках задумалась царевна!

И вот ей видится: ночные небеса,

Разрушенных колони немая вереница

И посреди руин — как тень пустыни — львица.

24 июня 1895

Жрец Бронзовая статуэтка

Далекий Сириус, холодный и немой!

Из ночи в ночь надменно

Сверкаешь ты над сумрачной землей,

Царишь над бедственной вселенной.

Владыка Сириус, не внемлющий мольбам,

Непобедимый мститель!

Пред алтарем ненужный фимиам

Тебе затеплил твой служитель.

Ты чужд нам, Сириус! но твой холодный луч

Сжигает наши жатвы.

Губи меня! и отравляй! и мучь!

И отвергай с презреньем клятвы!

Тебе, о Сириус, не знающий людей,

Я возношу моленья

Среди толпы, и в хижине своей,

И в миг последний упоенья!

16 октября 1894

К монахине В средние века

Ты — монахиня! лилия бога!

Ты навеки невеста Христа!

Это я постучал в ворота,

Это я у порога!

Я измучен, я весь истомлен,

Я бессилен, я мертв от желаний.

Все вокруг — как в багряном тумане,

Все вокруг — точно звон.

Выходи же! иди мне навстречу!

Я последней любви не таю!

Я безумно тебя обовью,

Дикой лаской отвечу!

И мы вздрогнем, и мы упадем,

И, рыдая, сплетемся, как змеи,

На холодном полу галереи

В полумраке ночном.

Но, под тем же таинственным звоном,

Я нащупаю горло твое,

Я сдавлю его страстно — и все

Будет кончено стоном.

26 июля 1895

В старом Париже XVII век

Холодная ночь над угрюмою Сеной,

Да месяц, блестящий в раздробленной влаге,

Да труп позабытый, обрызганный пеной.

Здесь слышала стоны и звяканья шпаги

Холодная ночь над угрюмою Сеной,

Смотрела на подвиг любви и отваги.

И месяц, блестящий в раздробленной влаге,

Дрожал, негодуя, пред низкой изменой…

И слышались стоны, и звякали шпаги.

Но труп позабытый, обрызганный пеной,

Безмолвен, недвижен в речном саркофаге.

Холодная ночь над угрюмою Сеной

Не помнит про подвиг любви и отваги,

И месяц, забыв, как дрожал пред изменой,

Безмолвен, раздроблен в речном саркофаге!

10 августа 1895

Анатолий В Венеции XVIII в.

Я видела в окно: на маленькой гондоле

Он уплывал от стен монастыря,

И за кормой пурпурная заря

Дрожала в синеве цветком желтофиоли.

Как плавно, как легко, как смело — Анатолий

Скользил веслом по брызгам янтаря,

Но всплески волн чуть долетали с воли,

И покрывали их напевы псалтыря.

Я отошла смущенно и тревожно…

С толпой подруг спустилась в церковь я,

По жить казалось мне смешно и невозможно.

О господи! да будет власть твоя.

Надломлены мечты, но я роптать не вправе…

О сердце, замолчи… Expectans expectavi…

24 декабря 1894

В прошлом

Ты не ведала слов отреченья.

Опустивши задумчивый взор,

Точно в церковь, ты шла на мученья,

Обнаженной, забыла позор.

Бея полна неизменной печали,

Прислонилась ты молча к столбу, —

И соломой тебя увенчали,

И клеймо наложили на лбу.

А потом, когда смели бичами

Это детское тело терзать,

Вся в крови поднята палачами,

«Я люблю» ты хотела сказать.

3 ноября 1804

В будущем

Я лежал в аромате азалий,

Я дремал в музыкальной тиши,

И скользнуло дыханье печали,

Дуновенье прекрасной души.

Где-то там, на какой-то планете,

Без надежды томилася ты,

M ко мне через много столетий

Долетели больные мечты.

Уловил я созвучные звуки,

Мне родные томленья постиг,

И меж гранями вечной разлуки

Мы душою слилися на миг.

9 августа 1895

Беглец

Израненной рукой схватившись за карниз,

Над темной пропастью я трепетно повис.

Бесстрастно в вышине печалилась луна,

Стонала вдалеке беспечная волна,

И с этим ропотом сливалось, в отдаленья,

Гитары ласковой унылое моленье.

Я посмотрел вокруг. Высокая луна

В прозрачной синеве бледна и холодна.

Окно с решеткою, окно моей тюрьмы.

А там… безмолвный мрак и камни в бездне тьмы!

И вспомнил я любовь… твое непостоянство…

И пальцы разошлись, — я кинулся в пространство!