Том 1. Рассказы и очерки - [8]

В свете этих взглядов Короленко понятно и то искреннее восхищение, с которым он встретил ранние рассказы Горького и особенно «Челкаш».

III

Широкое изображение жизни русской провинции 80-90-х годов дает Короленко в рассказах и очерках нижегородского периода. Появляются такие его произведения как «Река играет», «За иконой», «Павловские очерки», «В пустынных местах», «На затмении», «В голодный год», «В облачный день». Реалистическое мастерство писателя находит в них свое дальнейшее развитие и совершенствование. В то же время в творчестве этого периода поднимаются и новые существенные вопросы общественного развития, которые в те годы не могли не захватить такого чуткого и внимательного к жизни художника, каким был Короленко. Претерпевают изменения и художественные формы творчества писателя. Многие общественные проблемы, которые решал Короленко на первых порах своего творчества, нередко прибегая к аллегории, к условно-историческому плану сюжета, теперь ставятся на строго фактическом, глубоко изученном и достоверном материале живой действительности. Именно в эту пору Короленко разрабатывает форму путевых очерков, в которых художественное повествование легко и свободно сливается с элементами публицистики. В таких классических образцах этого жанра, какими являются «В пустынных местах», «Павловские очерки», «Река играет», «Наши на Дунае», Короленко мастерски сочетал и чисто художественное изображение действительности и публицистические размышления по поводу конкретных явлений жизни.

Основные вопросы, которые встали перед писателем еще в конце 80-х годов, были связаны с процессом проникновения капитализма в деревню. В освещении этих вопросов он решительно отходит от народнических беллетристов, которые настойчиво продолжали, по замечанию Короленко, рассматривать действительность «сквозь призму благонамеренной идеалистической народнической лжи».

Особое значение имели его «Павловские очерки», посвященные жизни кустарей известного села Павлово, близ Нижнего-Новгорода. В народнической литературе это село с его старинными кустарными промыслами рассматривалось как пример некапиталистического уклада, сохранившего якобы характер «народного производства». Вышедшие в 1890 году «Павловские очерки» вскрыли резко противоположное тому, что вопреки жизненной правде утверждали народники. Уже в первой вступительной главе очерков Короленко иронизирует над представлением о селе Павлове, как «оплоте нашей самобытности» от вторжения капитализма. Писатель развернул яркую картину жизни павловских кустарей, их непомерно тяжелого труда и полной зависимости от хищнической «скупки». Для Короленко не было сомнения, что кустари, работающие на дому и продающие изделия своего труда капиталисту-скупщику, давно уже утеряли свою хозяйственную самостоятельность, а форма их эксплуатации через скупщика носит наиболее варварский и особенно тяжелый характер.

Короленко рассказал о бесчеловечных формах «прижима» кустарей, которые применял капиталист-скупщик. Здесь и знаменитый «промен», то есть удержание из заработка кустаря в пользу скупщика за размен денег, и «третья часть» — особая форма «прижима», когда кустарь должен был обязательно забирать у скупщика ненужные ему товар, и штрафы, и удержание из заработка кустаря, носившее название «на гуся». «Вот этаким способом с нашего брата по две шкуры и спускают», — говорит один из кустарей автору очерков. Создавая картины жизни кустарей, Короленко подводит читателя к мысли о том, что кустари подвергаются наиболее жестокой эксплуатации. «Нищета есть везде, — писал Короленко, — но такую нищету, за неисходною работой, вы увидите, пожалуй, в одном только кустарном селе. Жизнь городского нищего, протягивающего на улицах руку, да это рай, в сравнении с этою рабочею жизнью!»

«Мы подошли, — пишет Короленко в „Павловских очерках“, — к крохотной избушке, лепившейся к глинистому обрыву. Таких избушек в Павлове много, и снаружи они даже красивы: крохотные стены, крохотные крыши, крохотные окна. Так и кажется, что это игрушка, кукольный домик, где живут такие же кукольные, игрушечные люди.

И это отчасти правда… Когда мы, согнув головы, вошли в эту избушку, на нас испуганно взглянули три пары глаз, принадлежавших трем крохотным существам.

Три женские фигуры стояли у станков: старуха, девушка лет восемнадцати и маленькая девочка лет тринадцати. Впрочем, возраст ее определить было очень трудно: девочка была как две капли воды похожа на мать, такая же сморщенная, такая же старенькая, такая же поразительно худая.

Я не мог вынести ее взгляда… Это был буквально маленький скелет, с тоненькими руками, державшими тяжелый стальной напильник в длинных костлявых пальцах. Лицо, обтянутое прозрачной кожей, было просто страшно, зубы оскаливались, на шее, при поворотах, выступали одни сухожилия… Это было маленькое олицетворение… голода!..

Да, это была просто-напросто маленькая голодная смерть за рабочим станком. Того, что зарабатывают эти три женщины, едва хватает, чтобы поддерживать искру существования в трех рабочих единицах кустарного села».

Создавая страшную картину нищенского существования кустарей, Короленко показывает, что причина этого не в субъективных качествах скупщика, о чем неизменно говорили народники, а в самом характере капиталистического производства. Неизбежность эксплуатации кустарей в тех условиях писатель подчеркивает следующей формулой: «конкуренция — пресс… кустарь — материал, лежащий под прессом, скупщик — винт, которым пресс нажимается».