Том 1. Простаки за границей, или Путь новых паломников - [147]

— Кто это? Что это? — посыпались со всех сторон испуганные вопросы.

— Наш телохранитель! От Галилеи до места рож­дения Спасителя страна кишит свирепыми бедуинами, у которых в этой жизни одна утеха — резать, рубить, увечить и убивать ни в чем не повинных христиан. Спаси нас аллах!

— Тогда наймите полк солдат! Неужели вы пошле­те нас навстречу ордам головорезов, когда у нас не будет иной защиты, кроме этого ходячего арсенала?

Драгоман рассмеялся — но не остроумному сравне­нию, ибо поистине не родился еще на свет гид, провод­ник или драгоман, способный хоть как-то оценить шутку, даже если она такая грубая и тяжеловесная, что, упади она на него, она расплющила бы его в лепешку, — драгоман рассмеялся и, подстрекаемый, без сомнения, какой-то своей, тайной мыслью, позволил себе даже подмигнуть нам.

Когда в таких передрягах человек смеется, это при­дает храбрости; когда он подмигивает — на душе ста­новится совсем спокойно. Наконец он дал понять, что мы и с одним стражем будем в полной безопасности, но уж без этого одного никак нельзя: его устрашающие доспехи окажут магическое действие на бедуинов. Тог­да я сказал, что нам вообще не нужны никакие стражи. Если один нелепо вырядившийся бродяга может спа­сти от всех бед восьмерых вооруженных христиан и це­лую кучу их темнокожих слуг, так уж конечно они и сами сумеют себя защитить. Драгоман с сомнением покачал головой. Тогда я сказал:

— Подумайте только, на что это похоже! Поду­майте, что скажут самоуверенные американцы, если мы будем трусливо пробираться по этой безлюдной пустыне под охраной какого-то ряженого араба, кото­рый сломит себе шею, удирая во все лопатки, если за ним погонится настоящий мужчина? Это глупо, это попросту унизительно. Зачем нам велели запастись пистолетами, если мы все равно отданы под защиту этого негодяя в звездно-полосатом плаще?

Все уговоры были тщетны, драгоман только улы­бался да покачивал головой.

Я выехал вперед, завязал знакомство с этим но­воявленным царем Соломоном-во-всей-славе-его и за­ставил его показать мне свое допотопное ружье. Замок его проржавел; ствол сплошь был в серебряных коль­цах, пластинках, бляшках, но при этом он был кривой, как бильярдные кии выпуска сорок девятого года, которые все еще попадаются на старых приисках Калифорнии. Дуло было до филигранной тонкости изъедено узором многовековой ржавчины, и край стал как обгоревшая печная труба. Зажмурив один глаз, я заглянул в дуло — оно все заросло ржавчиной, как старый паровой котел. Я взял в руки исполинские пистолеты и взвел курок. Они тоже изнутри про­ржавели, и уже целую вечность их никто не заряжал. Я вернулся на свое место весьма ободренный, рас­сказал обо всем гиду и попросил его отпустить эту безоружную крепость на все четыре стороны. И тогда все объяснилось. Этот молодец состоит на службе у шейха Тивериады. Он источник государственных доходов. Для Тивериадской империи он то же, что для Америки таможенные пошлины. Шейх навязывает путешественникам охрану и взимает с них за это плату. Это богатый источник доходов, в иные годы он приносит казне до тридцати пяти и даже сорока долларов.

Теперь я знал тайну этого воина; знал истинную цену его проржавевшей мишуре и презирал его осли­ное самодовольство. Я наябедничал на него и вместе со всей безрассудно отважной кавалькадой двинулся навстречу опасностям безлюдной пустыни, не слушая его отчаянных воплей, суливших нам увечье и смерть на каждом шагу.

Мы поднялись на тысячу двести футов над озером (я не могу не упомянуть о том, что озеро лежит на шестьсот футов ниже уровня Средиземного моря, — еще ни один путешественник не пренебрег возмож­ностью украсить свои письма этой знаменитой под­робностью), и нам открылась убогая панорама, — столь убогим, наводящим тоску видом не всякая стра­на может похвастать. Но земля эта так густо населена историческими воспоминаниями, что если бы выс­тлать ее страницами книг, о ней написанных, они покрыли бы ее сплошным ковром от края и до края. В эту панораму входят гора Хермон, горы, окружа­ющие Кесарию Филиппову, Дан, истоки Иордана и Меромские воды, Тивериада, море Галилейское, ров Иосифа, Капернаум, Вифсаида, места, где, как пред­полагают, была произнесена Нагорная проповедь, и где были накормлены голодные толпы, и где про­изошел чудесный улов рыбы; откос, с которого сви­ньи кинулись в море; места, где Иордан впадает в озеро и вновь вытекает из него; Сафед — «город на холме», один из четырех священных еврейских горо­дов, тот самый, где, как верят иудеи, появится истин­ный мессия, когда придет спасать мир; отсюда видна также часть поля, где разыгралась битва при Гат­тине — последняя битва рыцарей-крестоносцев, после которой они в блеске славы сошли со сцены и навсег­да покончили со своими великолепными походами; гора Фавор, на которой, по преданию, совершилось преображение Господне. А вид, открывшийся нам да­льше, на юго-востоке, вызвал у меня в памяти одно место из Библии (я, разумеется, не припомнил его в точности).

Ефремляне, с которыми сыны Израилевы не пожелали поделить­ся богатой добычей, доставшейся им в войне с аммонитянами, собрали могучее войско и пошли войной на Иефая, судью Израиля; но ему сообщили об их приближении, и, собрав сынов Израиля, он сразился с аммонитянами и обратил их в бегство. Чтобы закрепить свою победу, Иефай захватил броды и переправы Иордана, приказав не пропускать никого, кто не сумеет сказать «шибболет». Ефрем­ляне, происходившие из другого племени, не могли произнести этого слова правильно, они говорили «сибболет», доказывая этим, что они враги, и их тут же лишали жизни; так и случилось, что в тот день у бродов и переправ через Иордан полегло сорок две тысячи человек.