Том 1. Простаки за границей, или Путь новых паломников - [111]

Княжеский чай был отменно хорош. В него выжи­мали лимон или подливали ледяного молока — кому как нравилось. С лимоном вкуснее. Чай привозят из Китая сушей, морское путешествие ему вредно.

Когда пришло время уходить, мы распрощались с нашими высокопоставленными хозяевами, и они, счастливые и довольные, отправились пересчитывать свои серебряные ложки.

Мы провели в гостях у царских особ добрых пол­дня и чувствовали себя все время так же легко и не­принужденно, как на нашем корабле. А я-то был уве­рен, что в императорском дворце разгуляешься не больше, чем в лоне Авраамовом. Я думал, что им­ператоры люди страшные. Я думал, они только и де­лают, что восседают на тронах, увенчанные велико­лепными коронами, в красных бархатных халатах с на­шитыми на них горностаевыми хвостиками, и хмурым взглядом озирают своих приближенных и подданных и посылают на казнь великих князей и княгинь. Од­нако, когда мне посчастливилось проникнуть за ку­лисы и посмотреть на них дома, в кругу семьи, ока­залось, что они до удивления похожи на простых смертных. Дома они куда приятнее, чем во время пышных приемов. Одеваться и вести себя, как все, для них так же естественно, как для любого из нас положить себе в карман карандаш, который мы на минутку взяли у приятеля. Но отныне я уже не смогу верить в сверкающих мишурой театральных королей. И это очень прискорбно. Бывало, при их появлении я так восхищался. Но теперь я лишь отвернусь пе­чально и промолвлю:

— Нет, не то... не те это короли, в обществе кото­рых я привык вращаться.

Когда, напыщенные и важные, они будут шество­вать по сцене в сверкающих алмазами коронах и в пышных одеждах, я вынужден буду заметить, что все монархи, с которыми я знаком, носили самое обык­новенное платье и не шествовали, а ходили. А когда они появятся на сцене, со всех сторон окруженные телохранителями-статистами в шлемах и жестяных на­грудниках, моя святая обязанность будет довести до сведения невежд, — и я с удовольствием сделаю это, — что ни возле моих знакомых коронованных особ, ни в их домах я никогда не видел солдат.

Могут подумать, что мы слишком засиделись в гостях или вообще вели себя неподобающим об­разом, но ничего такого не произошло. Все чув­ствовали ответственность, возложенную на нас этой необычной миссией, — ведь мы представляли не пра­вительство Америки, а ее народ, — поэтому каждый изо всех сил старался как можно лучше исполнить этот высокий долг.

Со своей стороны царская фамилия несомненно считала, что, принимая нас, она может выказать свое отношение к народу Америки куда лучше, чем если бы осыпала любезностями целый взвод полномоч­ных послов; и потому они со всем вниманием отнес­лись к этому приему, который должен был знаме­новать их доброе расположение и дружеские чувст­ва к нашей стране. И мы так и поняли их привет­ливость, поняли, что она адресована не лично нам. Но не скрою, каждый из нас был исполнен гордости оттого, что его принимают как представителя нации; и без сомнения, каждый гордился своей страной, гражданам которой здесь оказывают столь радушный прием.

С тех самых пор, как мы бросили якорь в Ялте, наш поэт вынужден был наложить печать молчания на уста свои. Сперва, когда стало известно, что нас примет русский император, его красноречие забило фонтаном, и он круглые сутки обрушивал на нас несусветный вздор. Если раньше мы тревожились, не зная, как держаться и что делать с собой, то тут нами овладела иная тревога: что делать с нашим поэтом. В конце концов мы решили эту задачу. Мы предложили ему выбор: либо он поклянется страшной клятвой, что не произнесет ни единой строчки своих стихов, пока мы находимся в царских владениях, либо останется под стражей на борту, пока мы не вернемся в Констан­тинополь. Он долго не хотел примириться с этим, но наконец сдался. Мы вздохнули с облегчением. Быть может, свирепый читатель захочет познакомиться с об­разчиком его творчества? Я никого не хочу обидеть этим эпитетом. Я употребил его лишь потому, что обращение «благосклонный читатель» давно приелось и любая замена, по-моему, будет приятным разнооб­разием.

Помилуй и сохрани нас и последи засим,

Чтоб сладко мы ели и пили по дороге в Иерусалим.

Человек ведь предполагает, и так тому быть как раз,

А время ждать не станет никого — и даже нас.

Море весь день было непривычно бурное. Однако это не помешало нам приятно провести время. Посе­тители наводнили наш корабль. Приехал генерал-гу­бернатор, и мы салютовали ему девятью выстрелами. Он явился в сопровождении своего семейства. По пути его следования — от кареты до мола — расстели­ли ковры, хотя я уже видел, что, когда он был не при исполнении служебных обязанностей, он прекрасно обходился без всяких ковров. Быть может, подумал было я, он навел на свои башмаки какой-нибудь сверхъестественный глянец и хочет во что бы то ни стало сохранить его? Но я смотрел с пристрастием и не заметил, чтобы они сияли больше обычного. А может быть, в прошлый раз он просто позабыл захватить с собой ковер, во всяком случае он обошел­ся без него. Генерал-губернатор чрезвычайно прият­ный старый джентльмен; он всем нам понравился, особенно Блюхеру. Когда он прощался с нами, Блю­хер просил его снова побывать у нас и непременно прихватить с собой ковер.