Том 1. Громокипящий кубок - [43]

Вспомнилась весенняя новелла:

В ясенях отданье столяру.

Он впустил. Взглянула — как стрелу,

Прямо в глаз любовника метнула.

И пошла к отряпенной кроватке.

Смерть и Жизнь над ней бросали ставки.

Было душно, холодно и лунно.

Столяриха билась на полу

И кричала: «дайте мне пилу»!

1911. Ноябрь.

Эскизетка

Соны качеля, белесо ночело.

Лес печалел в белосне.

Тюли эоля качала Марчелла:

— Грустно весенне усни! —

Точно ребенка, Марчелла качала

Грезы, меня и весну.

Вот пробесшумела там одичало

Глуше затишия мышь.

Крылья дымели, как саван истлевший.

— Сердце! тебя не поймешь,

Лед запылавший!

1911. Март.

Эго-Рондола

Я — поэт: я хочу в бирюзовые очи лилии белой.

  Ее сердце запело: Ее сердце крылато: Но

  Стебель есть у нее. Перерублю, и

Белый лебедь раскрыл бирюзовые очи. Очи лилии

  Лебедь раскрыл. Его сердце запело. Его сердце

  Крылато! Лебедь рвется в Эфир к облакам —

  К белым лилиям неба, к лебедям небес!

Небесная бирюза — очи облак. Небо запело!.. Небо

  Крылато!.. Небо хочет в меня: я — поэт!

Промельк («Голубые голуби на просторной палубе…»)

Ив. Лукашу

Голубые голуби на просторной палубе.

А дождинки капали, — голуби их попили.

На просторной палубе голубые голуби

Все дождинки попили, а дождинки капали.

1911.

Пятицвет II

В двадцать лет он так нашустрил:

Проституток всех осестрил,

Астры звездил, звезды астрил,

Погреба перереестрил.

Оставалось только — выстрел.

1911.

В ресторане

Граалю Арельскому

Воробьи на дорожке шустрятся.

Зеленеют кудри кротекуса.

Привезли из Остэндэ устрицы

И стерлядей из Череповца.

— Послушайте, вы, с салфеткою,

Накройте мне стол под липою;

И еще я вам посоветую

Не стоять каменной глыбою,

А угостить меня рыбою,

Артишоками и спаржей.

Вы поняли? — «Помилуйте, даже

   Очень

  И буду точен».

1911. Май.

Отчаяние

Я, разлоконив волосы русые,

Ухватила Петьку за ушко,

В него шепнула: «тебя я скусаю»:

И выпила бокал Клико.

Успокоив его, благоматного,

Я дала ему морковки и чайку

И, закричавши: «Всего приятного!»,

Махнула серной по лужку.

Муж приехал с последним автобусом —

Будничный, потертый манекен:

Я застонала, и перед образом

Молила участи Кармен!..

1912. Май.

Поэза о «Mignon»

Не опоздайте к увертюре:

Сегодня ведь «Mignon» сама!

Как чаровательны, Тома,

Твои лазоревые бури!

«Mignon»!.. она со мной везде:

И в бледнопалевых гостиных,

И на форелевых стремнинах,

И в сновиденьях, и в труде.

Ищу ли женщину, с тоской

Смотрюсь ли в давнее былое,

Кляну ль позорное и злое, —

«Mignon»!.. она везде со мной!

И если мыслю и живу,

Молясь без устали Мадонне,

То лишь благодаря «Миньоне» —

Грезовиденью наяву:

Но ты едва ли виноват,

Ея бесчисленный хулитель:

Нет, не твоя она обитель:

О, Арнольдсон! о, Боронат!

1914. Октябрь.

Блаженный Гриша

Когда проезжает конница

Мимо дома с красною крышей,

В кухне дрожит иконница,

Сколоченная блаженным Гришей:

И тогда я его мучаю

Насмешкою над дребезжаньем:

Убегает. И над гремучею

Речкою льет рыданья.

И хотя по благочестию

Нет равного ему в городе,

Он злится, хочет мести,

Мгновенно себя очортив:

1912. Март.

Предостерегающая поэза

Художники! бойтесь «мещанок»:

Они обездарят ваш дар

Своею врожденною сонью,

Своим организмом шарманок;

Они запесочат пожар

В душе, где закон — Беззаконье.

Страшитесь и дев апатичных,

С улыбкой безлучно-стальной,

С лицом, постоянным как мрамор:

Их лики, из псевдо-античных,

Душе вашей бально-больной

Грозят безпросыпным кошмаром.

Они не прощают ошибок,

Они презирают порыв,

Считают его неприличьем,

«Явленьем дурного пошиба»:

А гений — в глазах их — нарыв,

Наполненный гнойным величьем!..

1912. Июль. Веймарн.

Chansonnette [16]

Изящная, среднего роста

С головкою bronze-oxide,

Она — воплощение тоста.

Mais non, regardez, regardez![17]

Пикантная, среднего роста,

Она — героиня Додэ.

Поклонников много, — их до ста.

Mais non, regardez, regardez!

Но женщина среднего роста

Бывает высокой en deux[18]:

И надо сознаться, что просто, —

Mais non, regardez, regardez!

1909. Ноябрь.

Она критикует

— Нет, положительно искусство измельчало,

Не смейте спорить, граф, упрямый человек!

Но пунктам разберем, и с самого начала;

Начнем с поэзии: она полна калек.

Хотя бы Фофанов: пропойца и бродяга,

А критика ему дала поэта роль:

Поэт! хорош поэт!.. ходячая малага!..

И в жилах у него не кровь, а алкоголь.

Как вы сказали, граф? до пьянства нет нам дела?

И что критиковать мы можем только труд?

Так знайте ж, книг его я даже не смотрела:

Не интересно мне!.. тем более, что тут

Навряд ли вы нашли б занятные сюжеты,

Изысканных людей привычки, нравы, вкус,

Блестящие балы, алмазы, эполеты, —

О, я убеждена, что пишет он «en russe»[19].

Естественно, что нам, взращенным на Шекспире,

Аристократам мысли, чувства и идей,

Неинтересен он, бряцающий на лире

Руками пьяными, безвольный раб страстей.

Ах, да не спорьте вы! поэзией кабацкой

Не увлекусь я, граф, нет, тысячу раз «нет»!

Талантливым не может быть поэт

С фамилией — pardon! — такой: дурацкой.

И как одет! Mon Dieu![20] Он прямо хулиган!..

Вчера мы с Полем ехали по парку,

Плетется он навстречу, — грязен, пьян;

Кого же воспоет такой мужлан?.. кухарку?!..

Смазные сапоги, оборванный тулуп,

Какая-то ужасная папаха:

Сам говорит с собой: взгляд страшен, нагл и туп:

Поверите? — я чуть не умерла от страха.

Не говорите мне: «он пьет от неудач»!

Мне, право, дела нет до истинной причины.