Том 1. Эмиль из Лённеберги и др. - [8]

Так закончился праздник в Каттхульте. Все стали собираться по домам. Повозки одна за другой выезжали на дорогу. Последней укатила на своих дрожках знатная фру Петрель. Эмиль и маленькая Ида слушали, как за холмами замирает цокот лошадиных копыт.

— Только бы она не обидела моего крысенка, — озабоченно сказал Эмиль.

— Какого крысенка? — удивилась Ида.

— Которого я запихнул ей в сумку, — невозмутимо сказал Эмиль.

— А зачем? — спросила маленькая Ида.

— Мне стало жалко крысенка, — ответил Эмиль. — Он еще ничего не видел в своей жизни, кроме шкафа с колбасой. Вот я и подумал: пусть посмотрит хотя бы Виммербю.

— Только бы Петрелиха его не обидела, — добавила Ида.

— Как же, не обидит, жди! — сказал Эмиль.

Это случилось десятого июня, когда Эмиль поднял на флагшток сестренку Иду и съел всю колбасу. Может, послушаешь и о другой его проделке?

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 8 ИЮЛЯ Как Эмиль вволю повеселился на Хультсфредской равнине

Альфред, тот самый, что служил в Каттхульте, очень любил детей. Особенно Эмиля. Эмиль без конца проказничал и был настоящий сорванец, но Альфред не обращал на это внимания. Он все равно любил Эмиля и даже вырезал ему из дерева прекрасное деревянное ружье. С виду оно было как настоящее, хотя, ясное дело, не стреляло. Но Эмиль орал «пиф-паф!» и все равно стрелял, так что каттхультовские воробьи от страха подолгу не показывались на дворе хутора. Эмиль обожал свое ружье и не желал расставаться с ним даже ночью.

— Хочу ружейку! — вопил он на чистейшем смоландском наречии и совсем не радовался, когда мама, ослышавшись, приносила его кепчонку.

— Не хочу шапейку! — орал Эмиль. — Хочу ружейку!

И мама приносила ружье.

Да, Эмиль обожал свое ружье, а еще больше — Альфреда, который смастерил ему ружье. И неудивительно, что Эмиль расплакался, когда Альфреду пришлось ехать на Хультсфредскую равнину отбывать воинскую службу. Ты, верно, не знаешь, что значит «отбывать воинскую службу»? Видишь ли, так в прежние времена назывались военные сборы, на которых учили солдатскому делу. Все работники из Лённеберги, да и из других селений, должны были отбывать военную службу и учиться воевать.

— Подумать только! И надо же такому случиться, как раз когда приспело время сено возить, — сказал папа Эмиля.

Ему вовсе не улыбалось потерять Альфреда в разгар сенокоса, в самую горячую пору. Но ведь работниками из Лённеберги командовал не папа Эмиля, а король со своими генералами. Они-то и решали, когда этим парням ехать в Хультсфред учиться быть солдатами. Правда, Альфред должен был снова вернуться домой, когда его хорошенько обучат солдатскому ремеслу. А на это много времени не потребуется. Так что Эмилю незачем было реветь. Но он все равно ревел, а заодно с ним ревела и Лина. Потому что не только Эмиль любил Альфреда.

Альфред не плакал. Он сказал, что в Хультсфреде можно вволю повеселиться. А когда повозка с Альфредом покатила со двора и опечаленные домочадцы замахали ему на прощание, Альфред ухмыльнулся и запел, чтобы никто больше не горевал. Вот какой куплет он спел:

В городе Экшё на Реннской долине

Шведскую польку пляшут шутя,

И с хуторов на Хультсфредской равнине

Девицы в танцах кружат до утра.

Халли-дайен, халли-далли-да,

Балли-дайен, балли-далли-да…

Больше из песенки Альфреда они ничего не расслышали, потому что вовсю заголосила Лина, а вскоре повозка с Альфредом скрылась за поворотом.

Мама Эмиля пыталась утешить Лину.

— Не горюй, Лина, — уговаривала она. — Успокойся хотя бы до восьмого июля. Тогда в Хультсфреде будет праздник, и мы съездим туда и навестим Альфреда.

— Я тоже поеду в Хультсфред. Я тоже хочу вволю повеселиться и навестить Альфреда, — заявил Эмиль.

— И я, — сказала маленькая Ида.

Но мама покачала головой:

— На этих праздниках ничего веселого для детей нет. Вы только потеряетесь в такой давке.

— Потеряться в давке тоже весело, — убежденно сказал Эмиль, но это ему все равно не помогло.

Утром восьмого июля папа, мама и Лина поехали на праздник в Хультсфред, оставив Эмиля и маленькую Иду дома с Крёсой-Майей, которой велели присмотреть за детьми. Крёса-Майя была маленькая тщедушная старушка; иногда она приходила в Каттхульт помочь по хозяйству.

Маленькая Ида была доброй и послушной девочкой. Она тотчас забралась к Крёсе-Майе на колени и потребовала страшных-престрашных сказок о привидениях. Сказки отвлекли и развеселили Иду.

Другое дело Эмиль. Он просто кипел от злости. С ружьем в руках он взбежал на пригорок к конюшне, приговаривая:

— Дудки, так я их и послушаюсь! Я тоже поеду в Хультсфред и вволю повеселюсь. Чем я хуже других! Решено. Поняла, Юллан?

Последние слова были обращены к старой кобыле, которая паслась на лужайке за конюшней. Был в Каттхульте и молодой жеребец, его звали Маркус. Но в эту минуту Маркус бежал по дороге в Хультсфред, увозя маму, папу и Лину. Да, некоторым так можно уезжать из дома и веселиться!

— Ничего! Кое-кто поскачет за ними следом, да так быстро, что только ветер в ушах засвистит! — сердито пробурчал Эмиль. — Едем, Юллан!

Сказано — сделано! Эмиль накинул на кобылу узду и повел ее с лужайки.

— Не бойся, — сказал он лошади. — Альфред обрадуется, когда я приеду, а ты наверняка найдешь себе под пару какую-нибудь подружку, старую добрую кобылку. Будете вместе ржать, раз уж ты не сможешь, как я, вволю повеселиться.