Том 1. Детство Тёмы. Гимназисты - [15]

Именно в связи с этими вопросами общественной морали, обусловленной всем современным социально-политическим строем жизни, и освещается писателем тема детства. Обилием «грустных детей», «озабоченных детей», не знающих счастья и в лучшую пору детства, поражает Гарина окружающая действительность. Страшны нищета и лишения, в которых вынуждены жить сотни и тысячи детей бедняков, раздетые, разутые, не имеющие возможности поесть досыта («Наташа», 1901), но не менее страшна и та беспощадность, та холодная жестокость, которые проявляет общество по отношению к ребенку, имевшему несчастье своим появлением на свет преступить границы общественных приличий и условностей. В этом плане особенно интересен рассказ Гарина «Дворец Дима» (1899), в котором трагедия детской души передана писателем необычайно тонко и проникновенно. Вся «вина» героя рассказа маленького калеки Дима в том, что он — «незаконнорожденный», и люди безжалостно дают почувствовать ему его «неполноценность». Детям соседних дач не разрешают играть с Димом, его лишают возможности познакомиться с его сводными братьями и сестрами, о существовании которых сообщает мальчику тайком кучер Егор. Ребенок полон горестного недоумения, ему трудно понять, за что отвергают его люди. Умирая, Дим мечтает о лучезарном дворце, где уже не будет тяжелых запретов и стеснений, где он станет равным среди своих сверстников. Страстной ненавистью, презрением, гневом звучат слова автора о «лживых и злобствующих лицемерах», «суетных палачах, буквой учения калечащих и убивающих душу живую». И насколько достойнее и человечнее, нежели интеллигентные мучители Дима, ведут себя в рассказе. «Счастливый день» (1898) простые люди из народа — Анна и Андрей Суровцевы, удочеряющие неизвестную, по-видимому, тоже «прижитую» на стороне девочку женщины-бродяжки. Происхождение «богоданной» дочки мало беспокоит их, — ребенок вносит в небогатую хату радость и счастье, которые разделяют с супругами и их друзья, «весь базар».

Характерно, что выразителем своих взглядов на взаимоотношения людей, на фальшь общественных отношений Гарин делает и во «Дворце Дима» человека из народа — кучера Егора, утверждающего, что «не умирать страшно, а жить», что «люди собак злее… Собака маленького щенка никогда не тронет, а его, Дима, свои же кровные гонят». Устами Егора говорит как бы весь простой народ, который по своим моральным качествам, по своим взглядам на жизнь гораздо честнее, справедливее, порядочнее, нежели представители привилегированных слоев общества. Симпатии Гарина к трудовому люду с наибольшей четкостью проявляются именно теперь, когда особенно явственными и ненавистными делаются для него ложь и фальшь тех, кто стоит над народом.

Эти симпатии сказываются не только в пристальном внимании Гарина к жизни русского крестьянства, его думам и чаяниям, но и в глубоком интересе к жизни национальных меньшинств России, будь то жители еврейской черты оседлости, обитатели чувашской или татарской деревни, или народности самых далеких окраин страны.

Ни тени безразличного этнографизма и тем более высокомерного великодержавного шовинизма нет в произведениях Гарина, в которых так или иначе затрагивается вопрос о нерусских народностях России. Писатель всегда стремится заметить лучшее, что характеризует представителей нацменьшинств, живущих в условиях еще более трудных, нежели широкие массы русского народа. В чувашском народе Гарина восхищает жизнестойкость, жизнелюбие, умение сохранить в неприкосновенности особенности своей самобытной национальной культуры («В сутолоке провинциальной жизни»); в обитателях дальнего севера — остяках и ненцах, — в монгольских и бурятских племенах, кочующих по степям Сибири, он отмечает мужество, выносливость, воспитанные борьбой с суровой природой, исключительную честность; в еврейском населении, подвергавшемся особенно жестоким преследованиям царских властей, Гарина привлекает талантливость, одаренность («Гений», 1901), он старается рассеять укоренившиеся среди малосознательной части русского народа предрассудки относительно алчности, корыстолюбия, нечестности евреев («Картинки Волыни»).

Неослабевающим интересом к чужому, мало знакомому, подчас непонятному строю жизни, уважением к национальной самобытности, национальной культуре нерусских народов проникнуты и путевые очерки Гарина «По Корее, Маньчжурии и Ляодуньскому полуострову», написанные по впечатлениям кругосветного путешествия, совершенного писателем в 1898 году после окончания работ по строительству Кротовко-Сергиевской железной дороги. Маршрут путешествия, предпринятого «для отдыха», предусматривал посещение Китая, Японии, Гавайских островов, плавание по Тихому океану, посещение Соединенных Штатов Америки и возвращение по Атлантическому океану в Европу, а оттуда домой — в Россию. Гарин не предполагал надолго задерживаться в Корее и Маньчжурии, но уже перед самым отъездом из Петербурга он принял предложение Петербургского географического общества участвовать в работе экспедиции по изучению географии Кореи, Маньчжурии и восточного побережья Ляодуньского полуострова до Порт-Артура, исследованию здесь сухопутных и водных путей сообщения. Результаты научных изысканий экспедиции были опубликованы в специальных трудах в 1898 и 1901 годах, свои же личные впечатления Гарин передал в ряде очерков «Карандашом с натуры», печатавшихся в журнале «Мир божий» за 1899 год и вышедших отдельной книгой «По Корее, Маньчжурии и Ляодуньскому полуострову» в 1904 году в издательстве «Знание».