Том 1. Авиация превращений - [3]

книксен кукла

полька тур

мне ли петухами

кика пу подарена

чи́рики боя́рики

и пальцем тпр

· · · · · ·

зырь манишка

пуговицей плйсовой

грудку корявую

ах! обнимай

а в шкапу то

ни чорта лысого

хоть бы по́лки

и тех нема.

· · · · · ·

шея заболела на корону у́была

в жаркую печку затылок утёк

не осуди шерстяная публика

громкую кичку[2]

Хармса — дитё.

ВСЕ

1 янв. 1926

Вьюшка смерть

Сергею Есенину.

ах вы се́ни мои се́ни

я ли гу́сями вяжу́

при́ходил ко мне Есе́нин

и четы́ре мужика

и с чего́ бы это ра́доваться

ло́жкой стучать

пошивеливая пальцами

гру́сть да печа́ль

как ходи́ли мы ходи́ли

от поро́га в Кишинё́в

проплева́ли три неде́ли

потеря́ли кошелёк

ты Серё́жа рукомо́йник

сарынь и дуда́

разо́хотился по мо́йму

совсе́м не туда́

для тебя́ ли из корежё́ны

ору́жье штык

не тако́й ты Серё́жа

не тако́й уж ты́

по́й-ма́й

щё́ки ду́ли

скарлоти́ну перламу́тр

из за во́рота поду́ли

Váter Únser — Líeber Gótt

я пляса́ла сокола́ми

возле де́рева круго́м

ноги то́пали пляса́ли

возле де́рева круго́м

размога́й меня заты́ка

на кало́ше и ведре́

походи́-ка на заты́лке

мимо за́пертых двере́й

гу́ли пе́ли ха́лваду́

чири́кали до́ ночи́

на́ засеке до́лго ду́мал

кто́ поёт и бро́ви чи́нит

не по́полу пе́рвая

залуди́ла пе́рьями

сперва́ чем то ду́дочны́м

вро́де как уха́бица́

полива́ла сы́пала

не ве́рила ле́бе́дя́ми́

зашу́хала кры́льями

зуба́ми зато́пала

с тако́го по ма́тери

с э́такого ку́барем

в обнимку целу́ется́

в о́чи ва́лит бли́ньями

а лета́ми плю́й его́

до бе́лой доски́ и ся́дь

добреду́ до Клю́ева́

обратно заки́нуся́

просты́нкой за ро́дину

за ма́тушку ле́вую

у де́рева то́ненька́

за Ду́нькину пу́говку́

пожури́ла де́вица́

неве́ста сику́рая́

а Серё́жа де́ревце́м

на груди́ не кла́няется

на груди́ не кла́няется

не бу́кой не ве́черо́м

посыпа́ет о́коло́

сперва́ чем то ду́дочны́м

14 января 1926

Ваньки встаньки

волчица шла дорогаю

дорогаю манашенькой

и камушек не трогала

серебрянной косой

на шею деревянную

садились человечики

манистами накрашеннами

где-то высоко́.

никто бы и не кланялся

продуманно и холодно

никто бы не закидывал

на речку поплавок

я первый у коло́дица

нашел ее подохлую

и вечером до ку́зова

её не повалок

стонала только бабушка

да грядка пересто́нывала

заново еро́шила

капустных легушат

отцы мои запенелись

и дети непристойные

пускали на широкую

дорогу камыши

засни засни калачиком

за синей гололедицей

пруда хороший перепел

чугунный домовой

щека твоя плакучая

румянится цыганами

раскидывает порохом

ленивую войну

идут рубахи ры́жики

покрикивают улицу

веревку колокольную

ладошки синяки

а кукла перед ужином

сырому тесту молится

и долго перекалывает

зубы на косяк

я жду тебя не падаю

смотрю — не высыпаются

из маминой коробочки

на ломаный сарай

обреж меня топориком

клади меня в посудину

но больше не получится

дырявая роса —

всё

4 февр. 1926 г.

Ваньки встаньки

Ты послушай ка карась

имя палкой перебрось

а потом руби направо

и не спрашивай зараз

то Володю то Серёжу

то верёвку павар

то ли куру молодую

то ли повора вора

Разбери который лучше

может цапаться за тучи

перемыгой серебром

девятнадцатым ребром

разворачивать корыто

у собачий конуры

где пупырыши нерыты

и колеблется Нарым

Там лежали Михаилы

вонючими шкурами

до полуночи хилые

а под утро Шурами

И в прошлую середу

откидывая зановеси

прохржему серому

едва показалися

сначало до плечика

румяного шарика

а после до клетчатых

штанишек ошпаривали

мне сказали на́ ушко

что чудо явилося

и царица Матушка

сама удивилася:

ах как же это милые?

как же это можно?

я шла себе мимо

носила дрожжи

вошёл барабанщик

аршином в рост

его раненная щека

отвисала просто

он не слышет музыки

и нянин плач

на нём штаны узкие

и каленкоровый плащ

простите пожалуйсто

я покривил душой

сердце сжалося

я чужой

— входит барабанщик небольшого роста —

ах как же это можно?

я знал заранее

 — взял две ложки —

 — вы ИЗРАНЕНЫ. —

— ЗАНОВЕСЬ —

собака ногу поднимает

ради си ради си

солдат Евангелие понимает

только в Сирии только в Сирии

но даже в Сирию солдат не хочет

плюет пропоица куда то

и в Сирию бросает кочень

где так умны Солдаты

ему бы пеночки не слизывать

ему бы всё: «руби да бей»

да чтобы сёстры ходили с клизмами

да чтобы было сто рублей

солдат а солдат

сколькотебелет?

где твоя полатка?

и твой пистолет. —

кну́чу в при́хвостень кобыле

хоть бы куча

хоть бы мох

располуженной посуды

не полю не лужу

и в приподнятом бокале

покажу тебе ужо́!

Едет мама серафи́мом

на ослице прямо в тыл

покупает сарафаны

и персидскую тафту

— солдат отворачивается и больше не хочет разговаривать —

открылось дверце подкидное

запрятало пятнашку

сказало протопопу Ною:

 — позвольте пятку вашу —

я не дам пятку

шнельклопс

дуй в ягоду

шнельклопс

разрешите вам не поверить

я архимандрит

а вы протопоп

а то рассержусь

и от самой Твери

возьму да и проедусь по́ полу

он рас-стегивает мундир

забикренивает папаху

и садится на ковёр

и свистит в четыре пальца:

пью фюфюлы на фуфу́

еду мальчиком в Уфу́

щекати меня судак

и под мы́шку и сюда

и́хи блохи не хоши́

пу́фы бо́же на матра́сс.

за бородатым бегут сутуленькие

в клети пугается коза

а с неба разные свистульки

картошкой сыпятся в глаза

туды сюды

да плеть хвоста

да ты да я

да пой нога

считает пальцами до ста

и слышит голос: «помогай»

обернулся парусом

лезет выше клироса

до месяца не долез

до города не дошёл

обнимались старушки плакали

замочили туфли лаковые

со свечой читали Лермонтова

влюбились в кого го то кавалера там