Том 1. Арканзасские трапперы. Искатель следов - [5]

Вдруг бледное лицо его вспыхнуло, и глаза засверкали. Устремив их на Рафаэля, который не в силах был двинуться с места, судья встал и, подойдя к юноше, положил ему руку на плечо. Потом, обернувшись к присутствующим, которые с ужасом смотрели на него, не понимая, в чем дело, он проговорил громко и торжественно:

— Я, дон Иниго Альбас, уголовный судья Эрмосильо, именем Короля, арестую этого человека по обвинению в убийстве!

— Пощадите меня! — воскликнул Рафаэль, падая на колени.

— О Боже!.. — прошептала несчастная мать и лишилась сознания.

Глава III СУД

На следующий день установилась чудная, ясная погода. Гроза очистила небо — на нем не было ни облачка. Солнце ослепительно сияло, птицы весело щебетали в зелени деревьев, и вся природа приняла свой обычный праздничный вид. На асиенде дель-Милагро зазвонил колокол, и рабочие принялись за дела. Одни вели лошадей, другие гнали скот на засеянные травой луга, часть отправилась в поля, а остальные исправляли причиненные бурей повреждения.

Около ворот асиенды лежали трупы лошади и двух великолепных ягуаров.

Эусебио, ходивший взад-вперед по двору и наблюдавший за работами, велел снять и вычистить богатую сбрую лошади, содрать шкуры с ягуаров.

Приказание его было немедленно исполнено.

Хотя дворецкий и исполнял свои обязанности так же внимательно, как и всегда, он был далеко не спокоен; дон Рамон, встававший обыкновенно раньше всех, до сих пор еще не выходил из спальни.

Тотчас же после того, как судья предъявил свое страшное обвинение, и дон Рамон узнал, что его старший сын стал поджигателем и убийцей, он велел слугам удалиться из столовой и, несмотря на слезы и мольбы Хесуситы, взял веревку и крепко скрутил Рафаэля.

Потом он увел дона Иниго в одну из дальних комнат асиенды и оставался с ним вдвоем до глубокой ночи. О чем говорили они? Чем решилась судьба Рафаэля? Никто не знал этого, — не знал и Эусебио.

Когда таинственное совещание между доном Рамоном и судьей закончилось, хозяин отвел своего гостя в приготовленную для него спальню и вернулся в столовую, где Хесусита горько плакала над своим сыном.

Не сказав ни слова, дон Рамон поднял юношу, отнес его в свою комнату, опустил на пол около своей постели, запер дверь на ключ и лег сам, спрятав у изголовья пару пистолетов. Так прошла вся ночь. Отец и сын молча лежали в темноте, а бедная мать стояла на коленях около запертой двери и плакала о своем погибшем первенце, с ужасом думая о том, что ей, может быть, придется расстаться с ним навсегда.

— Гм! — пробормотал Эусебио, держа в зубах потухшую сигаретку и не замечая этого. — Чем-то кончится все это? Дон Рамон ни за что не простит сыну — он выше всего ставит честь своего дома. Неужели он допустит, чтобы его судили? Нет, не может быть! Что же он сделает?

Дворецкий глубоко задумался. В это время дверь дома отворилась, и дон Рамон вместе с судьей вышли на двор.

Дон Иниго глядел сурово; лицо хозяина было мрачно, как ночь.

— Вели седлать лошадь, Эусебио, — сказал он, — и собери конвой из четырех человек, чтобы проводить дона Иниго в Эрмосильо.

Дворецкий почтительно поклонился и пошел отдавать нужные приказания.

— Благодарю вас, — продолжал дон Рамон, обращаясь к судье. — Вы спасли честь моего дома.

— Не благодарите меня, дон Рамон, — отвечал судья. — У меня и в мыслях не было щадить вас, когда я выехал из города. Войдите в мое положение. Я уголовный судья Эрмосильо. Совершается убийство днем, в присутствии множества свидетелей. Положим, Корненсо был порядочным негодяем, но ведь и негодяев нельзя убивать безнаказанно. Все видели убийцу, который мчался по городу и с неслыханной дерзостью, в присутствии целой толпы, совершил свое ужасное преступление. Что же мне оставалось делать? Я обязан был схватить его, у меня не было другого выхода.

— Да, вы правы, — пробормотал, опустив голову, дон Рамон.

— Со мной было десять альгвасилов, — продолжал судья, — но когда началась гроза, эти трусы оставили меня одного и куда-то попрятались. В довершение всего, два ягуара погнались за мной и были уже близко, когда я подъехал к воротам вашей асиенды. Одного я убил, но другой бросился бы на меня, если бы вы не пришли ко мне на помощь и не застрелили его. Не мог же я после этого задержать вашего сына, — сына человека, спасшего мне жизнь? Это было бы с моей стороны самой черной неблагодарностью.

— Еще раз благодарю вас, — сказал дон Рамон.

— Нет-нет, мы квиты. Я не говорю о нескольких тысячах пиастров, которые вы передали мне. Они послужат только к тому, чтобы заткнуть глотки моим шакалам. Но я должен предупредить вас, дон Рамон: следите повнимательнее за вашим сыном. Если он еще раз попадет в мои руки, я уже не в силах буду спасти его.

— На этот счет можете быть совершенно спокойны, дон Иниго. Мой сын больше не попадет в ваши руки.

Дон Рамон сказал это так мрачно и, вместе с тем, так многозначительно, что судья вздрогнул и со страхом взглянул на него.

— Подумайте о том, что вы хотите сделать! — воскликнул он.

— О, не беспокойтесь, — отвечал дон Рамон. — Я говорю только о том, что сумею справиться с сыном и не допущу, чтобы он попал на эшафот и опозорил мое имя.