Тольтеки нового тысячелетия - [19]

Социальная или этнографическая антропология должна быть каналом для ознакомления с неизвестными «другими» (например, индейцами). По крайней мере, так должно быть. В действительности же, это лишь небольшая замкнутая на себя вселенная, ни в коем случае не выходящая за пределы академических границ. Действительность «других» рассматривается очень поверхностно, если вообще рассматривается. Обычный человек едва ли получит от деятельности антропологов какую-либо пользу, прибыль или ощутит само присутствие где-то поблизости этой антропологической вселенной. В большинстве своем обычные люди даже не знают, чем занимаются антропологи. Плодами работы антропологов пользуются не индейские народы и не люди из общества и даже не они сами, как индивидуумы. Их работа предназначена для их собственных «заказчиков» — руководства, правительственных кругов и других антропологов — единственных ценителей работы своих коллег.

Я стремился работать именно в тех областях, о существовании которых академические исследователи не хотели или не могли знать, или же подозревали об их существовании, но не могли или не собирались исследовать. Если бы они искали и находили, то не осмелились бы заявить о своих находках публично из-за страха быть обвиненными в утрате «научной объективности» и стремления сохранить уважение своих коллег в академических кругах. Будучи антиантропологом, я лишен этого страха, и поэтому располагаю гораздо большей свободой действий. Я могу позволить себе опыт встречи с неизвестным, ощутить на себе его влияние, я готов преобразиться в процессе этих встреч. Для меня не важно соответствовать формальным требованиям «научной объективности». Я стремлюсь представить свидетельства иного рода, рассказать о том, что происходит, когда мы осмеливаемся совершить этот «смертельный прыжок в сторону от рассудка», преодолев самих себя, покончив со своей личной историей и самомнением.

С одной стороны, моя работа отвечает всем требованиям, предъявляемым к «научному исследованию». Это, — не исключаю, — может со временем убедить других «социологов»: в работе нет ничего, что может вызвать недоверие или быть сочтено цирковым фокусом — то есть, с их точки зрения, здесь все в полном порядке и под контролем. Мы, ученые, понимаем почти все, а чего не понимаем, то поймем позднее, это всего лишь вопрос времени.

С другой стороны, наличествует и то, что можно опробовать, и что не укладывается в тональ причинноследственных связей. Я считаю важным и тот факт, что мы осмеливаемся исследовать явления, не укладывающиеся в привычные рамки познания, и то, что мы можем и хотим говорить об этом.

Ученые против эзотериков

В широком спектре тех, кто обладает «знанием об индейцах», доминирующее положение долгое время занимали две явно противостоявших друг другу группы, имевших по существу много общего. К одной из них относились социологи, одержимые поиском таких доказательств, которые могли бы подтвердить существование Единственной Реальности (всегда соответствующей их идеологии или предпочитаемой ими «теоретической схеме»). Вторая группа объединяет многочисленных писателей, публикующих свои рассказы об «индейском знании». В большинстве случаев эти авторы полностью игнорируют саму возможность предоставления читателю шанса проверить истинность их историй, поэтому мы никогда не можем с уверенностью сказать, достоверны приведенные в них сведения или нет. Книги, авторы которых принадлежат к первой группе, предназначены для академической среды и практически неизвестны широким кругам читателей. Книги авторов второй группы предназначены для менее требовательной публики, интересующейся духовными аспектами излагаемых историй и легко верящей в достоверность описанных событий; эти книги, напротив, вполне доступны обычному читателю и служат благодатным источником ошибочных мнений и сведений. Таким образом, возникает весьма затруднительная ситуация: большинству антропологов не удается найти более гуманный и объективный подход к индейским народам, а те писатели, которых я назову эзотериками, зачастую не имеют контакта с реальными индейскими общинами.

Итак, можно сказать, что ученые связаны чрезмерно жесткими требованиями к «научной достоверности данных», а эзотерики позволяют себе слишком вольное обращение с имеющейся в их распоряжении информацией. Совершенно очевидно, что ценность книги определяется ее содержанием и не зависит от того, является ли она литературной выдумкой или отчетом, достоверно описывающим реально происходившие события. Ценность книги определяется лишь качеством, формой и смыслом содержащегося в книге послания к читателю. Однако тот факт, что обе категории книг имеют особую, присущую лишь им ценность, не должен позволять авторам смешивать один тип литературной работы с другим, в особенности не предупредив об этом читателя.

С моей точки зрения, роман или отчет, превращенный в роман — по любой теме, включая темы индейцев, — может быть весьма ценным, если он имеет «реальную основу». Содержание романа с реальной основой может обогатить нас, оно может даже подвигнуть нас на изменение или коренное улучшение нашего образа жизни. Откуда же тогда страх перед таинством написания литературного произведения таким, как оно есть? Почему надо держать в секрете личный опыт автора литературного произведения, как если бы он сам был нежелательным персонажем в своей же собственной работе?