Только с дочерью - [102]

Через несколько дней мы с Махтаб посетили установочное собрание для матерей с дочерьми, позвав с собой соседку Малихе, чтобы она помогала с переводом. Она едва говорила по-английски, но вместе с Махтаб им удалось в целом объяснить мне, о чем шла речь.

Собрание продолжалось около пяти часов и в основном было посвящено молитвам и чтению Корана. Затем директриса произнесла пламенную речь, призывавшую родителей делать пожертвования. Оказывается, в школе не было туалетов, и требовались деньги на их строительство – до начала занятий.

– Ни за что! – сказала я Махмуди. – Мы не дадим им ни гроша на школьные туалеты. Если власти могут содержать весь пасдар, который постоянно рыскает по улицам и высматривает, не выбился ли у какой женщины волос из-под русари или не морщат ли носки, то могут употребить хотя бы толику из этих денег на то, чтобы устроить в школах туалеты для детей.

Он со мной не согласился. И внес щедрый взнос; когда школа открылась, то, как и полагается, в полу были проделаны дырки.

В доме надолго воцарился новый распорядок жизни. Рано утром Махтаб уходила в школу. Мне нужно было лишь проводить ее до автобусной остановки, а днем там же встретить.

Махмуди почти постоянно находился дома, работая в своем кабинете. Пошла молва о его высокой квалификации, и от пациентов не было отбоя. Особым спросом пользовались массажи, приносившие людям облегчение, правда, тут возникали проблемы с некоторыми наиболее стыдливыми пациентками. Но Махмуди нашел выход из положения: под его диктовку процедуры проводила я. Я должна была сочетать это занятие с обязанностями регистратора и секретаря в приемной, а потому практически не могла вырваться из дома.

Я жила ожиданием вторников и сред – в эти дни Махмуди уходил в больницу. Тогда я была предоставлена сама себе и ничто не ограничивало мою свободу передвижений по городу.

Теперь я регулярно заглядывала к Хэлен в посольство – во вторник или в среду. Я еженедельно отправляла и получала письма от родителей и детей. При том, что это было для меня огромной радостью, я острее чувствовала тоску по дому. Я так по ним скучала! И каждое мамино письмо, где она описывала ухудшавшееся состояние отца, усиливало мою тревогу. Мама не знала, сколько еще он протянет. Он вспоминал нас каждый день и молил Бога о том, чтобы еще раз увидеть перед смертью.

Каждый день, при первой же возможности, я звонила Амалю. Всякий раз он лишь справлялся о моем здоровье и добавлял:

– Наберитесь терпения.

Однажды я вышла из дома по делам. Махмуди поручил мне заказать запасной ключ от дома. Мастерская находилась поблизости от магазина «Пол-пицца». По пути я увидела книжную лавку, которую прежде не замечала, и, поддавшись внезапному порыву, вошла.

Владелец лавки говорил по-английски.

– У вас есть поваренные книги на английском языке? – спросила я.

– Да. Внизу.

Я спустилась по лестнице и нашла целую библиотеку поваренных книг – бывших в употреблении, с загнутыми страничками, – и предалась райскому наслаждению. Как мне недоставало простой радости изучения рецептов! У меня в голове составлялись целые меню, и я надеялась, что смогу отыскать необходимые ингредиенты или подобрать им замену.

Мое восхитительное занятие прервал звук детского голоска – девочки, произнесшей по-английски:

– Мамочка, купи мне книжку с рассказами.

В проходе я увидела женщину с ребенком – обе в пальто и русари. Женщина была высокая, темноволосая, с легким бронзовым оттенком кожи, свойственным большинству иранцев. Она не походила на американку, но все-таки я спросила:

– Вы американка?

– Да, – ответила Элис Шариф.

Мы сразу подружились в этой чужой стране. Элис была учительницей начальных классов из Сан-Франциско, замужем за иранцем, осевшим в Америке. Вскоре после того, как ее муж Малек получил степень доктора философии в Калифорнии, у него умер отец. Они с Элис временно поселились в Тегеране, чтобы уладить дела с недвижимостью. Ей здесь не нравилось, однако она знала, что скоро уедет. Ее дочь Самира – они называли ее Сэмми – была одного возраста с Махтаб.

– О Боже! – воскликнула я, взглянув на часы. – Мне пора встречать дочку на автобусной остановке. Я должна бежать.

Мы обменялись телефонами.

В тот вечер я рассказала Махмуди об Элис и Малеке.

– Надо пригласить их на ужин, – сказал он с явным одобрением. – Пускай познакомятся с Шамси и Зари.

– Как насчет пятницы? – спросила я. Он тут же согласился.

Когда наступила пятница, он был взволнован не меньше моего. Элис и Малек ему сразу понравились. Элис оказалась просвещенной, остроумной женщиной, великолепной собеседницей, у которой на все случаи были припасены забавные истории. В тот вечер, наблюдая за нашими гостями, я подумала, что из всех моих иранских знакомых только два человека, похоже, по-настоящему счастливы: Элис и Шамси. Возможно, причиной тому то, что обе они должны были скоро уехать в Америку. Элис рассказала анекдот:

– В художественный салон зашел какой-то человек и увидел портрет Хомейни. Он захотел его купить, и владелец салона назвал цену – пятьсот тумонов (тумон равен десяти риалам).

– Даю триста, – сказал посетитель.