Только очень богатые - [25]

— Вы ошибаетесь, — решительно перебил я, — но это вполне понятная ошибка.

Я сочувственно улыбнулся бесстрастно наблюдавшему за нами констеблю. Он явно был в нерешительности, следует ли ему уже доставать свой блокнот.

— Это как две капли воды похожие близнецы, понимаете, офицер? Одна — дикая и неуправляемая, а другая — вот эта. — Я положил руку на плечо Дафне. — Нежная и скромная. Дикая настаивает на том, чтобы носить такие же платья, как и ее сестра, и получает удовольствие от того, что постоянно крадет ее машину и нарушает общественный порядок.

— А! — Констебль смотрел так, будто я ударил его между глаз.

— Не верю этому! — завопил швейцар. — Это она, та самая, которая заварила всю эту кашу!

— Та, которая, наверное, нагрубила вам… находится в данный момент у стойки администратора и жалуется помощнику управляющего, рассказывая о том, как вы залезли ей под юбку, когда она вылезала из машины, — холодно пояснил я. — Пойдите и убедитесь в этом сами. А когда мы уходили, — продолжал я, — то, судя по лицу помощника управляющего, он начинал ей верить.

— Гнусная ложь! — воскликнул швейцар дрожащим голосом. — Если он в своем уме, то не может этому верить.

— Постой. — Констебль сурово посмотрел на швейцара. — Если она одета так же, как ее сестра, которая стоит здесь, и ты полез той под юбку, то… — лицо его внезапно покраснело, — то это самое непристойное приставание, о котором я когда-либо слышал.

— Вероятно, мне надо пойти и выяснить все самому, — растерянно пробормотал швейцар. — Наш помощник управляющего всегда был тупицей.

— Думаю, мне следует пойти с вами, — сурово проговорил констебль. — Я не допущу неприличных действий персонала. Но… слишком часто люди стали припарковывать машины там, где запрещено. Да и собаки в большинстве случаев бегают без поводков!

Оба, важно вышагивая, направились в вестибюль гостиницы. Я забросил свой чемодан на заднее сиденье маленького спортивного автомобиля, быстро забрался в него, сел рядом с Дафне, которая шлепнулась на место водителя и включила мотор.

— Ты блестяще провел эту операцию, — тепло сказала она. — И я прощаю тебе все те ужасные вещи, которые ты сказал мне вчера по телефону.

— Ты хочешь сказать, все, что я говорил, — неправда?

— Конечно, правда, — отрезала она, — поэтому все и прозвучало так ужасно.

Она снизила скорость и отвела машину от обочины, ища пространство, чтобы протиснуться в один из шести рядов медленно ползущего транспорта.

— А что еще Марвин говорил тебе обо мне? — спросила она, пока мы стояли перед красным светом.

— Не очень-то много. Рассказал, как тебя исключали из лучших пансионов. Вот, кажется, и все, насколько я помню.

— Как я была счастлива, если бы ты знал, когда мой дорогой папочка не смог подыскать для меня новой школы! — Дафне весело рассмеялась. — Он решил тогда, что мне следует сидеть дома, и нанял мне учителя — очень серьезного молодого человека, который собирался стать со временем миссионером. Он всегда жаловался на холод, и вот я совратила его в оранжерее, где температура в течение всего года была около тридцати градусов. Его звали Ричард. На следующее утро у него случился нервный срыв, когда он пытался придумать объяснение моему отцу, каким образом в середине января его лицо и руки оказались покрыты тропической потницей.

— И что же стало с Ричардом дальше?

— Спустя месяц он сбежал в матросы, говорил, что хочет посмотреть мир, но мне кажется, он хотел спастись от женщин, особенно от меня.

— А что же произошло с тобой?

— Папа махнул рукой на мое образование, а я после всего этого просто осталась одна. Ужасно скучала. Отец почти все время отсутствовал, и я торчала дома с пожилой теткой — старой девой. Спустя шесть месяцев он привез однажды к нам домой на уик-энд французского посла. Я ждала их на день позже. Тетка была нездорова и лежала в постели. Мне показалось, что наступило время, чтобы вырваться на волю. Когда они приехали, папочка повел гостя показать ему свою гордость и радость — оранжерею. Он открыл дверь и застал меня там с двумя парнями из деревни: мы голышом играли в жмурки…

— И как же прореагировал на это французский посол?

— Насколько я помню, на его лице застыло выражение задумчивости. Мне кажется, он с удовольствием присоединился бы к нашей игре, французы ведь цивилизованная нация… Но это послужило последней каплей, и произошел окончательный разрыв между мной и отцом. Спустя несколько дней папа отправил меня к своим старым друзьям в Америку. Я пробыла у Ван Халсденов в штате Мэриленд восемь месяцев, и мне нравилась каждая минута моего пребывания там.

— Там ты и встретилась с Чарли Ван Халсденом?

— Он считал себя моим кавалером. — Голос ее потеплел. — Мне было весело с ним, мы много шутили, смеялись, потому что ему было около тридцати пяти, а мне всего восемнадцать лет. Он обращался со мной как с младшей сестренкой. Так было вначале, но скоро я изменила все.

— Что, и его затащила в оранжерею?

— Знаешь, Дэнни Бойд, временами я тебя просто ненавижу. Все было вовсе не так. У нас были очень нежные отношения. Я была в него безумно влюблена, а он считал, что слишком стар для меня, любил меня держать за руку, целовать… Я была, наверное, гораздо более опытной в сексуальном отношении, чем он, но как было чудесно чувствовать, что с тобой обращаются как с застенчивой, невинной девушкой. — Она притворно вздохнула: — Ах, вернуть бы свои восемнадцать лет!