Только обгон: (По мотивам мемуаров йийита Гэя) - [23]

Единственная забота — время убить. Не знаю, чем занимал голову Пэй. Лично я вспоминал тома с поручениями. Надо же будет вообразить себе все эти шубки, платьица, туфельки, сапожки, браслеты и серьги, очки, протезы, слуховые аппараты, механические игрушки, кухонные автоматы, кресла для безногих, заказанные пославшими нас Ведь феям надо это изобразить толково, зримо: форму, расцветку, покрой, устройство, материал… Но это потом. До того прежде всего разобраться в тайне пещеры. Серия опытов. Опыты и начнутся с заказов. Что феи выполняют, что не способны выполнить? Тут мы и поймём, как организована эта феерия.

Недели две прожил я в блаженном благодушии. За Пэя не ручаюсь, он все вздыхал, ворочаясь в своём баке. А дальше в покой вторглось нечто несуразное.

Наблюдения не подтвердили расчётов.

Ничего мы не выиграли на самом деле. Когда у нас было 0,84 с — и у них было 0,84 с. У нас стало 0,85 с — и у них 0,85 с. Сегодня у нас 0,88 с, значит, и у них 0,88 с. Как бы надетые на жёсткую ось, мчатся в пустоте две ракеты, сохраняя все ту же дистанцию — 45 световых суток.

Что это означает? Только одно: “Паломник”, как и мы, ввёл тройную нагрузку. Но не могли же эти неженки и сибариты вдруг, без подготовки, взвалить на себя тройную тяжесть! Следовательно, как и мы, они легли в анабиоз, оставив только двух-трех дежурных инженеров.

— Вероятно, все управление поручили автоматам, — говорит Пэй. — Этого надо было ожидать. На “Паломнике” лучшие конструкторы мира. Джэй недаром их взял с собой. Конечно, они не сидели сложа руки.

— Тогда и нам нужна полнейшая автоматизация, Пэй. Прошляпили мы с тобой. Пускай роботы уложат нас спать, и кончатся споры, прибавить или не прибавлять две десятые. Машинам и пяти— и десятикратная перегрузка ничто.

Пэй хмыкает с насмешливым сомнением:

— Берёшься? Справишься?

Прикидываю мысленно.

Сейчас мы с Пэем все контролируем, проверяем, устраняем неполадки и принимаем решения. Если мы спим, надо дублировать все наши действия. Ко всем важным узлам пристроить автоматы контроля, смонтировать ремонтные роботы — сегодня у нас их всего два. В роботехнике я не очень силён — это специальность братьев Сэев. Но самое сложное — принимать решения. Надо предусмотреть и ввести в программу все возможные неожиданности, все причины аварий, а также все каверзы, которые могут придумать для нас на “Паломнике”. Программу лучше бы поручить Рэю, тут он мастер. И наконец, программа для пробуждения. Предполагалось, что я разбужу Гэтту и Сэтгу, а потом уже под наблюдением наших медичек мы вернём к сознательной жизни всех остальных. Как же проинструктировать автоматы, чтобы они ничего не упустили в тонком и рискованном процессе выхода из анабиоза? Тут нужны все знания Гэтты и Сэтты.

— Будить придётся, — говорю я Пэю. — Всю команду, кроме Джэт-ты только.

— Буди, буди, и поскорей! — В тоне Пэя насмешка. — И подготовь честное признание, что зря терзал всех нас, а теперь не знаешь, как выбраться.

Я представил себе мрачные лица просыпающихся, вообразил, как это каждому в отдельности заново объясняю, почему не сумел обойтись без их помощи, покорно сношу ворчание Сэя Большого, язвительные насмешки Малого, презрительную улыбку Рэя. И после всего, испив чашу унижений до дна, начинаю оправдываться, что я не виноват, не мог предусмотреть все финты “Паломника”.

“Ну и что же ты предлагаешь теперь? — спросит Рэй с кислой миной. — Полную, стопроцентную автоматизацию? Что это даст?”

В самом деле, что даст?

Помню, наш профессор по теории изобретательства говорил, что всякий конструктор должен начинать с вечного двигателя, то есть мысленно представить себе идеально выгодную машину, не потребляющую энергию, без трения, без веса, невозможную машину, которая ничего не тратит и даёт всё, что нужно. На практике-то будет что-то похуже этого идеала. Но иной раз видишь сразу: выигрыш от идеала так мал, что и тужиться, изобретать подобное не стоит.

Допустим, стопроцентная автоматизация смонтирована. Что это даст в итоге?

Мы не отстанем, только и всего.

А нам обогнать надо.

“Раздумье в баке” — так назвал бы я следующую главу, если бы делил свою жизнь на главы.

Почему раздумья в баке, а не действия? Потому, во-первых, что тело протестует. Так трудно выбираться наружу, так утомительно перемещать себя, поневоле прежде всего спрашиваешь: “Стоит ли двигаться? Нельзя ли обойтись? Подожди, подсчитай, взвесь, не пори горячку!” И расчёт неизменно показывал: горячку пороть незачем, можно и не вылезать из жидкости.

Лишний вес развивал вдумчивость. Интересно бы провести анкету: кто вдумчивее, тощие или толстяки?

Раздумья преобладали ещё и потому, что мы с Пэем вдвоём не способны осуществить радикальные переделки. За каждым предложением неизбежно следует: “Придётся разбудить ребят”. Но лишний раз будить лежащих в анабиозе не просто и не безвредно. Не скажешь, посоветовавшись: “Ладно, обойдётся без тебя, спи дальше!” Нужны серьёзные основания, следует все продумать, предусмотреть, рассчитать… И: “Сиди, Гэй, нечего горячку пороть!”

Итак, на сцене все те же лохани с мутноватой жидкостью. Лупоглазые существа в чёрных трико, пристёгнутые за пояс к стенке. Лениво шевелятся руки, лениво всплывают пузырьки из-под воротника, лениво барахтаются в тяжёлой голове неповоротливые мысли, неуклюжие, нечёткие, словно спросонья. Из этих медлительных мыслей надо выстроить что-то разумное, изящное, оригинальное, до чего не додумались на “Паломнике”.