Только обгон: (По мотивам мемуаров йийита Гэя) - [2]

И вдруг Рэй оказался перед нами, бледный, запыхавшийся, с красными пятнами на щеках.

— Ребята, нас продали! — вскричал он. — Они не намерены возвращаться от фей.

Планету невидимых фей звездолётчики открыли случайно. Не туда они летели, не то искали. Но экспедиция была одна из первых, фотонная техника ещё не была отработана как следует, отшлифована до блеска. В пути отказывал то двигатель, то автоматика, не вовремя остановили разгон, не вовремя начали торможение, перерасходовали топливо и пролетели мимо цели на высокой скорости, исключающей возможность посадки.

Межзвёздные полёты всегда полны драматизма, там речь идёт никак не меньше, чем о целой жизни. Та экспедиция была рассчитана на двадцать лет, стало быть, участники посвятили полёту всю свою молодость. Подвиг терпения превратился как бы в пожизненное заключение. В перспективе оказались годы в космической бездне… И вдруг впереди по курсу — не известное астрономам тело, одинокая, не принадлежащая никакому солнцу, планета из числа так называемых “космических сирот”. На планете можно запастись топливом — это как бы надежда на бегство из космоса. Два инженера налаживают двигатель. И оба гибнут от лучевых ожогов: самопожертвование для спасения товарищей. Но посадка неудачна, ракета падает и разбивается, для большинства бегство из космоса кончается смертью. Спасаются только четверо, заблаговременно выброшенные катапультой, не нужные при посадке: врач, кладовщик, младший астроном и младший техник Тэй. Именно от него мы и узнали всю историю.

И вот на планете-сироте четверо осиротевших. Вокруг обледеневшие скалы, изморозь, мутные сугробы водяного и углекислого снега. В скафандрах неприкосновенный запас на неделю, но за неделю не восстановишь космический лайнер. Бегство не удалось, одну космическую тюрьму поменяли на другую, пожизненное заключение на медлительную казнь — смерть от удушья примерно через неделю. Если дышать экономнее — через две недели.

Почему они забрались в пещеру? Объяснение простейшее: искали убежище от метеоритов, всё-таки хотели оттянуть казнь. Почему именно в ту пещеру? Ещё проще: она бросалась в глаза, потому что свод над входом светился. Когда подошли поближе, оказалось, что искрились кристаллы, отражая звёздный свет и лучи фонарей. Ну и пусть искрятся, не было оснований уходить от этого убежища, искать другое.

Итак, потерпевшие крушение сидят на каменном полу, уткнув голову в колени. За спиной у них известковые натёки, над головой игольчатые кристаллы, мокрые пальцы сталактитов, а в будущем ничего, кроме нескольких суток затруднённого дыхания, затхлого, кислого, подогретого воздуха, с каждым вздохом теряющего вкус.

У влюблённого все мысли о свидании, у голодного — о столе, у задыхающегося — о воздухе.

— Эх, надышаться бы перед смертью, — сказал кто-то.

И Тэй — он был уроженец побережья — стал думать о морском ветерке. Хоть бы раз пахнул в лицо прохладой, обдал солёными брызгами ветер, пахнущий свежестью, водорослями и рыбой.

Сосед его чиркнул зажигалкой — может быть, на часы хотел поглядеть — и вдруг произнёс с удивлением:

— Э, да тут кислород!

— Верно, ребята, огонь.

— Горит, не гаснет!

— Осторожно, осторожно, не снимайте скафандр сразу, могут быть ядовитые примеси.

— А, всё равно, сейчас или через неделю.

Тэй сорвал скафандр… и вздохнул. Воздух был настоящий, насыщенный озоном, прохладный и влажный, чуточку солёный, почему-то с лёгким запахом водорослей и рыбьей чешуи. Тэю даже показалось, что он слышит шум волн.

Немножко сырой был воздух: с пронизывающим холодком, как полагается у моря. И уже через несколько минут сосед Тэя, зябко поёжившись, сказал:

— Погреться хорошо бы. Дровишек тут нет, конечно.

— А вот… чем не дрова?

В полутьме прямо перед ними лежала кучка сучьев. И были они совершенно похожи на сосновые, усохшие, ненужные дереву ветки, те, что сами собой отваливаются на ветру и служат топливом всем туристам в сосновом бору.

Костёр разгорелся на славу, но питьевая вода из талого льда не получалась: лёд здесь был вонючий, метаново-аммиачный, от него несло гнилью и кухонным газом. Путники с огорчением выплеснули котелки с отвратительной жижей. Они ещё не знали, что на планете фей надо не действовать, а желать.

— Эх, газировки бы за одну монетку! — вздохнул Тэй.

И увидел стакан возле ног. Обыкновенный гранёный стакан, наполненный шипучей влагой. Пузырьки, как и полагается, подскакивали над поверхностью воды.

Четверо разделили газированный нектар по-братски, каждому досталось по глотку.

— Маловато, — сказал доктор. — Ещё бы один.

И стакан появился.

— А я бы горяченького предпочёл, чайку покрепче, — сказал кладовщик.

И увидел в воздухе стакан чаю.

Путники были ошеломлены. Конечно, подумали о голодной галлюцинации. Но галлюцинировали все четверо, все четверо видели чай, а пил и согревался один. Тэй крикнул:

— Добрые феи, спасибо за угощение, выходите из темноты!

Но инопланетные подавальщицы предпочитали обслуживать своих гостей молча. Гости были слишком измучены, чтобы допытываться, что и почему, решили принимать чудо как факт. Они заказали обеденный стол — и стол появился, накрытый накрахмаленной скатертью, белой с голубыми цветами, в точности такой же, как у матери Тэя. На столе стояли фарфоровые тарелки и фамильная суповая миска в форме каравеллы, лежала горка нарезанного хлеба, пышного, пшеничного, с большими порами, слишком свежего, чтобы ломти получались тонкими. Это все Тэй продиктовал, вообразив обед в родительском доме. А второе каждый заказывал по своему вкусу: баранью отбивную, обжаренную в сухарях, бифштекс под жёлтым одеялом яичницы, или нанизанный на острые прутья, напористо пахнущий шашлык, или куриные котлеты с топлёным маслом внутри и бумажным хвостиком на палочке.