Только когда я смеюсь - [42]

– Бригадир Лоутер? – уточнил он. И не дожидаясь ответа, сказал: – Меня зовут Али Лин. Военный министр неожиданно должен был заняться другим делом, и он попросил начать обед без него.

Он снова улыбнулся. По-английски он говорил отточенно и бегло. На нем был костюм от «Букс Бразерс», рубашка, застегивающаяся внутрь и форменный галстук, принадлежность которого я не смог определить. Он провел меня через пару маленьких смежных комнат в довольно просторную столовую. Жалюзи на окнах делали свет желтым и очень солнечным. Лучи падали на пол, где все было накрыто для трапезы в восточном стиле. На шесть персон. Пиалы с орешками, соленьями и сластями были расставлены на скатерти из тончайшей дамасской стали, вокруг которой лежали мягкие кожаные подушки. Два негра заняли места. На них были арабские головные уборы и темные очки. На стенах висели шкуры антилоп и леопардов. И ковры тоже – мягкие кирманские и шелковые цветастые из Кашана. Старинные мужурские коврики для молитвы сочетались с современными кавказскими. По моим подсчетам, в комнате ковров было на двадцать тысяч фунтов – я знаю в этом толк. Мы сели. Официант в накрахмаленном белом жакете подъехал ко мне с тележкой, уставленной напитками. Я заметил, что два негра потягивают воду.

– Мне что-нибудь безалкогольное, – заказал я.

– А мне виски, – сказал Али.

– Тогда и мне тоже, – передумал я, и официант налил тройную порцию в тяжелую рюмку.

Я разбавил выпивку водой. Али последовал моему примеру. Он поднял бокал со словами:

– Ваше здоровье.

– До дна, – ответил я.

– Я взял на себя смелость пригласить вашего шофера пообедать с нами. Думаю, вы не будете возражать, – сообщил Али.

– Нисколько, – ответил я, стараясь недвусмысленно показать, что я счел его выходку знаком дурного тона.

Боб вошел неуклюже и застенчиво. Он отлично справлялся с ролью. Взял бокал, сдернул с головы фуражку и начал топтаться на месте, пытаясь одновременно держать бокал и фуражку.

– Присаживайтесь, – пригласил Али. – Рядом с бригадиром.

– Здравствуйте, сэр, – поздоровался Боб, но не сел.

– Привет, Катрайт, – холодно ответил я.

– Я бы лучше поел на кухне, – промямлил Боб, переминаясь с ноги на ногу.

– Ни в коем случае, – возразил Али. – И слышать об этом не желаю.

– Эта заграничная еда мне не идет, – аргументировал Боб.

– Ерунда, – подбадривающе улыбнулся Али. – Я лично выберу для вас то, что вы будете есть. Вам понравится.

Боб сел рядом со мной. Али хлопнул в ладоши. Вошли четыре официанта. На них были красно-зеленые фартуки. Они поставили перед нами серебряные подносы. Четыре куриных блюда, от которых исходил запах кориандра и меда, маленькие шарики молотой баранины, которые Али назвал кефта и настойчиво предлагал Бобу, рис, заправленный шафраном, маслины и йогурт в огромных графинах, – все это было перед каждым гостем и сопровождалось еще круглыми, чуть ли не двухфутового диаметра дисками арабского хлеба, запеченного в духовке до золотистой корочки.

Али взял себе хлеб и жадно разломал его руками. Он умело поддерживал разговор в течение всей трапезы, высказываясь по любой теме: от состояния лондонского театра до тягот сверхзвуковых полетов. Али руками выкорчевывал из курицы лакомые кусочки и протягивал их Бобу, как это принято у арабов. Когда мы наелись досыта, слуги поднесли нам медные пиалы и принялись поливать наши измазанные жиром руки теплой ароматизированной водой. Затем подали воздушные, посыпанные сахаром турецкие сласти с блестящими капельками розовой воды. Тут же последовал турецкий кофе в высоких расписанных орнаментом сосудах, пылающих от раскаленных углей. Я взял в рот мундштук и вдохнул холодный дым. Несколько минут мы молча курили. Али предложил нам ликеры и бренди, я отказался, и Боб послушно повторил мои слова.

– Вы довольны оказанным вам гостеприимством, – в голосе Али прозвучал лишь едва заметный намек на вопрос.

Я кивнул. Али повернулся и плотно сжатым кулаком ударил по кожаной подушке. Затем, откинувшись на нее и отщипнув кусочек халвы из серебряной вазы, произнес:

– А теперь вы, несомненно, хотели бы встретиться с военным министром. – Он вонзил зубы в лакомство.

– Разве он не присоединится к нам? – удивился я.

– Увы, – пояснил Али. – Все это время его кое-что связывало.

– Связывало? – повторил я. Мне показалось, что со стороны Али было не очень-то вежливо ограничиться таким объяснением.

– Вот именно, – сказал Али. – Но вы будете иметь возможность повидать его, прежде чем он уедет в Африку.

– Разве он собирался уезжать в Африку? Он не говорил ничего об этом, – не переставал удивляться я.

– До сегодняшнего дня он и сам об этом не подозревал. Для него это полнейшая неожиданность.

– Когда он уезжает?

– Специальным грузовым рейсом, вылетающим из Лондона через девяносто минут. Мы договорились, что его возьмут.

– Грузовой самолет. Это, должно быть, не очень приятное путешествие, – предположил я.

– Да уж, очень неприятное, – согласился мой собеседник.

Он поднялся и повел нас на встречу с военным министром. Мы прошли длинный коридор и поднялись по лестнице. Наверху нас ждали еще два негра в черных костюмах. Один из них распахнул перед нами дверь в комнату, куда и повел нас Али. В этой комнате не было ни картин, ни украшений, ни ковров. На усыпанном опилками полу, среди стопок старинной фарфоровой посуды и ваз стояли наполовину упакованные ящики из-под чая. Возле камина находился огромный ящик с надписью «Воздушный груз в Ушару, республика Магазария. Не кантовать. Верх».