Только хорошие индейцы - [85]

Дело не в собственной гордости, говорит себе Денора, чтобы давить сильнее, быть быстрее, прыгать выше. Победа нужна ради ее племени, ее народа, ради всех черноногих из прошлого и будущего.

– Сегодня тебе не победить, – говорит она прямо в запястье Шейни.

– А тебе? – отвечает ей Шейни, приподнимаясь на носках и готовясь к следующему движению Деноры.

– Ага, – говорит Денора и сильно толкает лбом ее ладонь, отталкивая Шейни на достаточное расстояние, чтобы освободить себе пространство.

Она пользуется им для того, чтобы рвануться вверх и назад, вверх и назад. Это неправильная форма, даже плохой прием, потому что почти невозможно воспроизвести все переменные такого броска с отклонением от кольца, но нельзя же всегда действовать по правилам. В некоторых играх ты – Реджи Миллер[56]. И если ты действительно хороша, то можешь быть даже Шерил[57].

Денора поднимается все выше и выше, одновременно падая назад. Шейни опускает руки, чтобы свести их вместе, вытянуть настолько, чтобы блокировать этот бросок, но тот крохотный отрезок времени, который уходит на то, чтобы опуститься и прыгнуть, собраться и оттолкнуться, оставляет Деноре как раз достаточно времени, чтобы забросить мяч в корзину.

И все же, из-за высокого роста Шейни, Деноре приходится в последний момент внести поправку, послать мяч еще выше, чем она хотела, и молиться еще отчаяннее.

Он пролетает над самыми кончиками пальцев Шейни.

Денора приземляется на задницу в снег на целую секунду раньше, чем мяч задевает переднюю часть обода корзины, сотрясает всю конструкцию, а потом подпрыгивает раз, другой – и падает в нее. Денора трижды переворачивается, празднуя победу, вся в снегу и сухой траве. Она готова держать пари, что за всю жизнь провела на площадке больше времени, чем за ее пределами, и играла против девочек своего возраста и старше, и против мальчиков тоже, по воскресным вечерам, когда спортзал открыт; к концу игры она забрасывала больше мячей, чем любая девочка из ее команды, но все равно этот бросок, этот удачный бросок – он лучше любого из остальных.

– Два, – кричит она, потому что так они играли, и Шейни так злится, что срывает со своего конского хвоста повязку, бежит к краю бетонной площадки и швыряет ее изо всех сил так далеко, как может. Однако повязка смята, а сопротивление воздуха слишком большое, и ткань никуда не улетает.

– Ты не можешь меня победить, – произносит она, просто рычит.

– Восемнадцать, – говорит Денора, поднимаясь и пристально глядя на Шейни.

Теперь, когда она так разозлилась, в ней появилось нечто почти звериное. В игре Денора могла бы этим воспользоваться, для того чтобы добраться до линии штрафного броска. Здесь, в одиночестве, она скорее получит локтем по ребрам.

Иначе говоря, она побеждает в настоящей игре.

Шейни отдает ей мяч, их тела почти соприкасаются, и Денора видит у самых своих глаз ее сведенные над переносицей брови и покрытый шрамами лоб. Денора делает обманное движение, будто хочет повторить тот отчаянный бросок с отклонением от кольца, но Шейни не глотает наживку и блокирует ее со всех сторон, когда она пытается пройти к кольцу.

И все же Денора делает этот шаг – всегда можно сделать этот шаг, если тебе очень нужно, – ведет мяч так далеко перед собой, как только может, чтобы подбросить его вверх в самый последний момент до того, как ее нога коснется земли.

Это красиво, и прицел точный, но Шейни следила за мячом с самого первого мгновения. Она не просто выбивает его вниз, она его гасит, забирает, окутывает собой, как защитник, и падает назад, ударяясь о столб с такой силой, что гнилое дерево щита осыпает ее дождем щепок.

Она стряхивает их с лица, отмахивается от боли, теперь волосы почти целиком закрывают ее лицо, а зубы сверкают сквозь это черное покрывало.

– Ты в порядке? – спрашивает Денора.

– Играем, – говорит Шейни, оставляя мяч у себя за спиной, будто питает к нему отвращение.

Денора носком правой ноги подбрасывает мяч прямо себе в ладони, за этот прием ей бы досталось от Тренера – руки, руки, баскетболисты пользуются руками – и, направляясь к полосе штрафного броска, она оглядывается на погасший костер, на тлеющую потельню, на загоны для лошадей, на все пустые машины. На прицеп, на сортир. На всю резервацию на заднем плане.

– Где они? – спрашивает она, будто думает вслух.

– Они тебя не спасут, малышка, – отвечает Шейни, уже стоящая на своем месте.

Однако даже ни одна собака не вернулась? А что случилось с лобовым стеклом отцовского грузовика?

– Я не малышка, – говорит Денора.

Шейни начинает что-то говорить, но умолкает.

– Моя мама вернется через пятнадцать минут, – прибавляет Денора.

– Тогда она сможет поиграть с победительницей, – говорит Шейни и дважды хлопает в ладоши, требуя мяч.

Денора катит ей мяч так медленно, что линии даже не сливаются.

Шейни хватает его, как только он оказывается достаточно близко, и бросается вперед, продолжая этот рывок вперед, будто хочет сказать: хватит дурацких вежливых уловок, на этот раз она пройдет сквозь Денору.

Из-за того что Деноре нельзя слишком травмироваться ради вечерней игры, она отшатывается назад, готовая уступить, пожертвовать очком ради сохранения тела, но в последний момент Шейни резко уходит влево тем же движением, которое Денора только что применила против нее: делает первый шаг, потом вытягивается вверх и бросает мяч в корзину.