Толкиен. Мир чудотворца - [2]

Войти в мир Толкиена можно, только погрузившись в него полностью. К тому же, необходимо некоторое время, чтобы освоиться в бесконечной череде событий и героев, связанных между собой строгим повествовательным сюжетом, который придает стройность и выразительность всему замысловатому целому, складывающемуся из причудливых взаимоотношений между драконами и эльфами, чудищами и хоббитами, иссушенными пустошами и благодатными краями. Всякий, кто хочет читать Толкиена, должен прежде всего уметь перечитывать его. В самом деле, Толкиен — такой писатель, которого лучше перечитывать, чем читать; только миновав «преддверие» и ознакомившись в общих чертах с картинами природы, героями и перипетиями их жизни, можно продвигаться дальше, мало–помалу вовлекаясь в литературную игру, в ходе которой только и можно познать этот переливающийся яркими красками мир. Лично я открыл для себя Толкиена лишь после того, как совершил несколько путешествий, что называется, на край света, и все эти пути–дороги связывались у меня со странствиями героев нашего писателя. А Толкиен — как раз тот самый писатель, которого лучше всего читать в пути: только в дороге и возможно проникнуться истинным духом его творчества, вкусив все его прелести сполна. Творчество Толкиена — для истинных любителей путешествий, странников–непосед, «одиноких ковбоев» и вечных скитальцев, для искателей приключений, словом, неутомимых путников. К тому же, дорога — лучший способ ощутить свойственную Толкиену и не передаваемую словами ницшеанскую

Но мир Толкиена — это мир странствий не столько «вовне», сколько «внутри», ибо он постепенно заполняет сознание читателя целиком. И в этом смысле, конечно, легко понять, отчего миллионы почитателей Толкиена сделали из него культового писателя. Тем более что он не только создал целый мир, но и подарил ему религию с особыми обрядами и Таинствами, верховными жрецами, подобными Гэндальфу, и их паствой в лице хоббитов, стремящихся к духовному совершенству.

Между тем ключ к постижению творчества Толкиена кроется в Библии и скандинавской Эдде(8), пронизанной благородным нордическим духом, рожденным в самом удивительном краю Европы. «Мне так полюбился этот дух, — признавался Толкиен, — что я всегда старался воссоздать его доподлинно». Исследуя творчество Толкиена, необходимо постоянно обращаться и к «чудотворному» католицизму, который он исповедовал, дабы выявить парадокс, существующий в мире, где боги до того далеки, что может показаться, будто их нет вовсе, злые духи могущественны и вездесущи, а ангелы и люди совершенно бессильны. Авторскую идеологию поможет нам понять простая интуиция: она подскажет, что истории Толкиена насквозь пронизаны Традицией, возникшей «в те времена», когда мир был юн и совершенен, но закат его уже ощущался везде и всюду.

Эта книга вовсе не обязывает читателя помнить «Властелина Колец» в мельчайших подробностях. Пусть она послужит путеводителем как человеку несведущему, так и ярому поклоннику Толкиена, — только путеводителем не описательным (в выходивших доселе исследованиях, увы, уделялось больше внимания «географическим» описаниям, нежели анализу литературному и философскому), а толковым. Пожалуй, только такой путеводитедь оправдает ожидания почитателей нашего замечательного автора, число которых растет день ото дня.

Уроки биографии

О жизни Толкиена сохранилось достаточно сведений, представляющих для нас безусловный интерес. Сам он был в точности таким, каким мы его себе воображаем: всегда хранил верность традициям прошлого, духовным ценностям рыцарской эпохи. Если, по Марксу, буржуазия утопила средневековые идеалы в ледяной купели расчетливого эгоизма, то Толкиен и близкие ему по духу мыслители, напротив, низвергли идеологический оплот модернизма, утвердив на его руинах идеалы и традиции эпох минувших.

Толкиен с детства был влюблен в деревья. Воображение уносило его во времена атлантов: он будто наяву переживал постигшую их трагедию. Снова и снова его настигала громадная волна, стершая с лица земли великую Атлантиду; и в сознании его уже тогда рождался потоп, которому в конце «Сильмариллиона» было уготовано поглотить Нуменор. Мать Толкиена была ревностной католичкой. И столь рьяная приверженность католической вере как, пожалуй, ничто другое помогает понять отношение Толкиена к Средневековью, далекому прошлому, традиции, неумолимым канонам катехизиса. С ранней юности Толкиен интересовался языкознанием — но не чистой наукой о языке с ее правилами и законами, а, скорее, формой и музыкой слов, которая зазвучала в нем с того дня, как мать принялась учить его латыни. Эта любовь к словам и словосложению привела к тому, что в один прекрасный день он взялся создавать свой собственный язык. Еще подростком Толкиен встретил свою будущую жену Эдит — она была старше его года на три. Впрочем, он казался старше своих лет, а она выглядела моложе, была на редкость ухоженной, миниатюрной, словом, просто очаровательной. Верно и то, что она не разделяла его страсти к языкам, — должно быть, потому, что образование ее оставляло желать лучшего. Несходство в этом смысле с женой сказалось не только на жизни писателя, но и на его творчестве: не случайно в произведениях Толкиена сколь–нибудь значимых героинь буквально раз–два и обчелся (по крайней мере на первый взгляд). Так что в том возрасте, когда большинство юношей только–только постигают чары женского общества, наш герой старался их избегать, отодвигая романтические увлечения на задний план. Ну а прочие радости жизни он вкушал последующие три года не в обществе Эдит, а с друзьями–приятелями — не случайно эти самые радости ассоциировались у него именно с мужским обществом. В этом смысле Толкиен вел себя как истинный англичанин и сохранил такой стиль жизни до конца своих дней, точно в соответствии с инициационными обрядами, принятыми в иных мужских сообществах и описанных Мирчей Элиаде