Точка - [13]

Меня парень один увидал, даже не парень, а молодой мужчина, лет двадцать пять, наверное, было ему, так он закричал, чтобы к нам шла грузовик со шпалами разгружать помогать. Я помогла, и мне они немного налили нашего молдаванского портвейна. И он дико обрадовался тоже такому совпадению, парень тот, Андрей звали, что я, как и напиток, молдаванская. А потом все курили и снова против коммунистов орали наружу живого кольца, а я думала, ослышалась, и не могла сообразить кто за кого и против. А к вечеру другая смена нас сменила, и мы отъехали отдохнуть на Андрееву квартиру.

Теперь это «отъехать отдохнуть» звучит, естественно, иначе, но тогда, в самый разгар, именно так и звучало, по другому понятию. Там все и было у нас. До середины ночи пели с ребятами Высоцкого, ещё выпили потом, и он меня в спальне уложил и ушел допевать. А проснулась я, когда уже почти с ума сошла от счастливого наслаждения с Андреем, как он всё со мной искренне делал и ласкал по-другому. Тогда я, помню, первый раз в жизни приплыла куда положено, про что знала, как должно быть. Меня всю передернуло и било ещё долго изнутри, и не верила, что вот оно — узнала суть вещей. Но причалила я раньше даже, чем успела в Андрея влюбиться. А рано утром мы снова на баррикады отправились, держась за руки: это 21-е было августа, чемодан свой я там у него оставила, он только рукой махнул, ему все равно было, потому что он говорил постоянно, что русский чегевара наоборот. И снова танки там были и возгласы, и мы растерялись, то есть, просто потерялись случайно. А потом нашлись когда, он с другого конца, где был митинг из окна, снова под гитару хрипел, немного в стороне и уже с другими, а между гитарой какую-то кралю целовал взасос, но мне это не понравилось почему-то.

В какой-то момент Андрей меня заметил, приветливо рукой вздернул и снова кралю обнял. А лицо красное, и сам возбужденный и дерганый. Я подождать решила, пока митинг пройдет. А когда кончился, то Андрея в том месте больше не было и нигде не было. А ужас охватил меня после того, как я не нашла его до ночи и не поняла, что понятия не имею где он проживает и где располагается мой чемодан с вещами. Ночевать я осталась там же: тепло было, в общем, нормально у горбатого мостика, и костры жгли, но все равно больше его не нашла, и кто с ним был рядом — того тоже не было. Слава Богу, паспорт с собой носила, не выпускала, а то бы не знаю, как окончилось бы всё, а так только вещей лишилась, да и какие там вещи-то особо…

…Потом Эдуард сразу уснул, не снимая очков, и тревожно зашевелил во сне воспаленными от нерв губами. Я смотрела на него со странным чувством, не понимая, чего делать дальше. По всем правилам уже было можно неслышно собраться, несильно растолкать и попросить денег на тачку, но что-то держало меня около этого странного геометра, заставляя смотреть и смотреть ему прямо в лицо. Наверное, уже тогда зародился во мне Артемка и пытался достучаться изнутри, дать знать про получившуюся неожиданность. И я решила подождать, что получится.

Ближе к рассвету Эдуард вздрогнул, открыл оба глаза сразу, извинительно улыбнулся и сказал:

— Вы бы уходили уже, а? А то утром мама придет убираться, а к вечеру Лиля должна вернуться, жена моя.

— Козел ты, а не арифмометр, — сама не зная за что, выдала я Эдику и, не спросив денег на такси, ушла, хлопнув дверью.

Честно говорю — этот маячок случайной симпатии к чужому мужику, да ещё по работе, был вторым в моей жизни. Знаю, что немного. Но для других симпатий места не оставила самая первая, которой был отчим. И было это четырнадцать лет назад, все в тех же Бельцах. Но об этом потом.

Так вот. От чудика этого пылкого, от научного Эдика попала я ровно в срок, залетела. Попала, но не огорчилась поначалу. Такая профессия. Часто случается, всплывет говно какое-нибудь, да утонет. А не вышло с этим, не стало тонуть. Врач сказал, этот аборт последний будет. Точка. И чего? Обратно на Павлик вернулась, девчонкам рассказала.

— Хер с ним, — сказала Зебра, имея в виду неродившееся дитя, и скуласто улыбнулась, — у тебя Сонечка твоя скоро своих заделывать начнет, успеешь нанянькаться.

— Не скажи, — раздумчиво протянула Мойдодыр, — я за то, чтобы по любви хоть один у матери зачался. Соня у тебя — насильная? — обратилась она ко мне и сама же утвердительно ответила: — Насильная. А с этим сама решить должна, — она неопределенно кивнула в сторону разгоревшегося за окном утра. — Если ты в момент тот самый, как заделывала, ученого своего любила — оставляй. Не любила — все равно оставляй, чтобы не перекрыть к другому зародышу дорожку, который явится и будет по любви. Вот и все, — в полной уверенности завершила исследование Нинуська и побрела в ванную стирать трусы. В дверях задержалась и на всякий случай добавила: — Но на бабки все одно попробуй выставить хека этого замороженного, вдруг кинет чего: на аборт, на роды, на что даст — всё дело, а?

Одним словом, родился Артемка на Павлике, так я сама решила. А маме сказала, что любовь была с ученым человеком, но закончилась, а сам он в Израиле теперь. И все. Версия, подумалось мне, вполне подходящая. Отчество у Артемки будет Эдуардович, а про остальное, мама, забудь, не было, считай, никакого остального, а есть просто Артемий Эдуардович Берман, мой сын, москвич по рождению, житель два часа автобусом от Бельцов. Схлестнулись параллельные. Прощай, Евклид и пошел ты на хер. Точка.