Точка опоры - [7]

Шрифт
Интервал

Модрачек вынес квитанцию. На ней было написано: Frau Ulianoff, Moskau.

- Да это мама моего мужа! - воскликнула Надежда. - Как к нему пройти?

- Его нет в Праге. И он никогда здесь не жил. Только приезжал на один день.

Вот те на! Час от часу не легче!..

От неожиданности и досады Надежда стиснула пальцы в замок.

- Георг Ритмейер живет в Мюнхене.

- В Германии! - изумилась Надежда и тут же подумала: "Вот уже стал Георгом! Ну и Володя! Его псевдонимы да клички нелегко запомнить!" - Георг Ритмейер, - повторила вслух и, достав блокнотик, записала адрес: "Кайзерштрассе, 53, квартира 1".

- Он у вас такой энергичный, такой любезный, - сказала пани Модрачкова.

Гостью пригласили к завтраку. Пока пили кофе, хозяин, управляясь с кнедликами, напоминавшими Надежде клецки, рассказывал по-немецки:

- Я работаю в типографии кооперативного издательства. Как-то осенью, кажется, в сентябре... Ну да, к тому времени созрели сливы...

- И герру Ритмейеру очень понравились кнедлики со сливами, вспомнила пани Модрачкова. - Жаль, что вас не можем так угостить. Обязательно приезжайте осенью.

- Не перебивай, пожалуйста, - попросил Франтишек, - иначе я опоздаю на работу. А вы тут успеете наговориться. - Повернулся к гостье. - Я думаю, вы, фрау Ритмейер, останетесь у нас на день? Удобный поезд, насколько я помню, отходит около полуночи. Вы отдохнете с дороги.

- Спасибо. Я, пожалуй, не прочь...

- Хорошо. Мы еще успеем поговорить после моей работы. А теперь доскажу коротко. Так вот: работаю я в типографии. И однажды перед обедом вызывает меня к себе пан главный редактор газеты "Право лиду" Антонин Немец. Захожу в кабинет. У него сидит молодой, но уже лысый человек с рыжей бородкой. Он? - спросил у гостьи. - Вижу по вашим глазам... Пан редактор представил нас друг другу и сказал: этот человек - за рабочих. Против русского царя. Я как бы с родным человеком встретился, - мы же против Франца-Иосифа, этой старой перечницы. Они - с одного куста горькая ягода. Пан редактор говорит: надо помогать нашему другу. Социал-демократу. Я ответил: сделаю все, что могу. Пошли мы с Ритмейером в кафе, там же возле издательства, заказали по кружке пива и какую-то дешевую еду. Тут и договорились обо всем. Он стал присылать мне письма в двух конвертах. Я распечатывал, большой конверт бросал, а меньший опускал в почтовый ящик. Внизу был мой обратный адрес.

- Да, да, - подтвердила Надежда, - я получала. В городе Уфе. Там я отбывала ссылку.

- У-фа. Возможно, были и туда письма. Я русского не знаю - в адреса не вчитывался. Так же и книги пересылал. А когда приходили письма ко мне, я их перекладывал в другой конверт и писал адрес. И не прямо Георгу Ритмейеру, а через какого-то Карла Лемана. У меня хранятся квитанции. Деньги на марки он мне присылал... Вот и вся моя работа... А сейчас мне пора...

Пани Модрачкова проводила мужа до дверей; вернувшись к столу, стала рассказывать дальше:

- Мы тогда жили в другом месте. Квартира была очень маленькая, да и тюфяка не нашлось, чтобы оставить герра Ритмейера у себя ночевать. Но кнедликами со сливами я его угостила. Никогда, говорит, не едал таких!.. А теперь и для гостя место найдется.

- Муж писал: переехал вместе с хозяевами на другую квартиру.

- Переехал! На бумаге! - усмехнулась пани Модрачкова. - А сам даже не наведался сюда.

- Он всегда очень занят.

- Мой тоже...

Пани Модрачкова стала собирать посуду со стола. Надежда помогла унести ее в кухоньку. Там хозяйка мыла посуду, гостья вытирала полотенцем.

- Вы любите вязанье? - спросила пани Модрачкова. - Я очень люблю. Сейчас покажу прошивки к наволочкам. Вязать очень просто, могу в одну минуту выучить. У меня даже дочурка вяжет. Вон она просыпается. Умоется, попьет кофе, и мы... Хотя вам после дороги необходимо отдохнуть... Нет, нет, меня это никак не затрудняет. А у вас впереди ночной путь. Обязательно усните.

Пани Модрачкова сменила постельное белье, и Надежда улеглась в удобную кровать.

"А ловко Володя жандармов одурачил! - улыбнулась с закрытыми глазами. - Петербургские гончие думают, что Ульянов поселился в Праге, а он... Ищи ветра в поле!.. И Франтишек, к счастью, переехал в другой район".

Успокоившись, она заснула.

И проспала около трех часов.

Проснувшись, Надежда выглянула в окно. Посмотреть бы город. Времени для этого достаточно. И хозяйка с дочкой, вероятно, не откажутся пойти вместе. Но солнце - высоко в небе. Греет по-весеннему. В шубе да шапке, пожалуй, не пройдешь и одного квартала. Да и неловко.

До вечера разговаривала с хозяйкой, забавлялась с ее дочкой, рассматривала и расхваливала наряды. На девочке поверх белой кофточки был надет розовый лиф, зашнурованный на груди, цветастый поясок завязан бантом, белый фартучек, прикрывающий красную складчатую юбочку, оторочен кружевами. Попробовала рассказывать девочке сказки, но та не понимала многих немецких слов - получалось скучно. С разрешения матери переплела ее мягкие, как лен, косички, потом пересмотрела самодельных кукол.

Мать сказала, что прошивки на кофточке самой большой куклы связала дочка, и гостья искренне похвалила маленькую рукодельницу.


Еще от автора Афанасий Лазаревич Коптелов
Охотничьи тропы

Рассказы, очерки, стихи.


Великое кочевье

Роман «Великое кочевье» повествует о борьбе алтайского народа за установление Советской власти на родной земле, о последнем «великом кочевье» к оседлому образу жизни, к социализму.


Дни и годы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Возгорится пламя

О годах, проведенных Владимиром Ильичем в сибирской ссылке, рассказывает Афанасий Коптелов. Роман «Возгорится пламя», завершающий дилогию, полностью охватывает шушенский период жизни будущего вождя революции.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.