Точка Боркманна - [52]

– А у вас? – спросил Мюнстер.

– Птичка улетела, – ответил Баусен и пожал плечами.

– А на площади его нет? – поинтересовался Мосер. – Он обычно стоит там, торгует овощами.

Кропке замотал головой:

– Нет. Мы как раз оттуда. Сегодня он там вообще не появлялся.

– Так-так, – проговорил Ван Вейтерен и повесил пиджак на спинку стула. – Пора собраться и пошевелить мозгами. Похоже, заварилась настоящая каша!

– Банг, – сказал Баусен. – Отправляйся к Сильвии и скажи, что сегодня нам нужно что-нибудь особенное.

Банг отдал честь и удалился. Остальные уселись вокруг стола – все, кроме Ван Вейтерена, который открыл окно и теперь стоял, глядя на крыши домов.

Полицмейстер наклонился вперед, опершись головой о руки. Тяжело вздохнул и уставился на портреты трех своих предшественников на противоположной стене.

– Так, – сказал он через некоторое время. – Что будем делать, черт побери? Будьте добры, разъясните это старому полицейскому, которому один шаг до пенсии. Что делать, а?

– Гм… – проговорил Мюнстер. – Хороший вопрос.

– Мне осталось семь дней на этой работе, – продолжил Баусен. – Похоже, придется провести эти дни в поисках одного из своих инспекторов. И не дай бог найти ее где-нибудь в канаве с отрубленной головой. Вот это я называю блестящим окончанием профессиональной карьеры.

– Да уж, – согласился Мюнстер.

Воцарилось молчание. Баусен сцепил руки и закрыл глаза… на мгновение у Мюнстера мелькнула мысль, что полицмейстер молится, но тот снова открыл глаза и рот.

– Просто чертовщина какая-то, – сказал он.

– Да-да, – кивнул Ван Вейтерен и сел. – Можно и так выразиться. Однако если бы мы меньше ругались и больше пытались сдвинуться с мертвой точки… это, конечно, всего лишь предложение.

– Прошу прощения, – проговорил Баусен и снова тяжело вздохнул. – Разумеется, вы совершенно правы, господин комиссар… однако мы все же дождемся кофе? Кропке, изложи нам историю Подворского, как планировалось изначально.

Кропке кивнул и стал рыться в своих бумагах.

– Мы предадим это огласке? – спросил Мосер. – В смысле, что она пропала?

– Об этом позже, – решил Ван Вейтерен. – Этот вопрос следует обдумать.

– Подворский, – начал Кропке. – Эуген Павел. Тысяча деваться тридцать пятого года рождения. Попал в Кальбринген в качестве иммигранта в пятидесятые годы. Как и многие другие, устроился на консервный завод. Поначалу жил в тамошних рабочих бараках, а когда их снесли, переселился в дом на пустоши. К тому времени дом уже несколько лет пустовал, а причина его вселения туда заключалась в том, что Подворский был помолвлен и сожительствовал с Марией Массау, сестрой Греты Симмель.

– Ага, – сказал Мюнстер. – Зять Симмеля!

– Да, в какой-то степени, – кивнул Баусен. – Продолжай!

– Можно сказать, что Подворский всегда считался странным типом. С ним трудно было иметь дело, по многочисленным свидетельствам. Временами сурово закладывал за воротник… да и сама идея утащить эту бедную женщину с собой далеко в пустошь… думаю, ей там было невесело.

– Дальше, – велел Баусен.

– В шестьдесят восьмом году произошел этот случай со смертельным исходом. Подворский, что для него нехарактерно, пригласил домой компанию сослуживцев… только мужчин, если я правильно понял?

Баусен кивнул.

– Они крепко выпили, надо полагать, и один из них стал проявлять интерес к Марии… видимо, это был всего лишь легкий флирт, но Подворский вышел из себя. Затеял ссору, а под конец выгнал всех, кроме того парня, который провинился. Его он задержал у себя и позднее ночью прибил кочергой… Клаус Мольдер – так звали убитого.

– Подворского осудили за непреднамеренное убийство, – продолжал Баусен. – Он отсидел шесть лет в колонии Клеймерсхюс. Тем временем Мария Массау заболела лейкемией. Видимо, страдала она ею с детства, но в латентной форме. Ей становилось все хуже и хуже, и через несколько недель после освобождения Подворского она умерла.

– Его отпускали повидаться с женой? – спросил Ван Вейтерен.

– Да, но она не желала его видеть, – снова вступил Кропке. – По-моему, они так и не встретились. Она в основном жила у Симмелей… хотя под конец все больше времени проводила в больнице. Выйдя из заключения, Подворский тут же снова вселился в дом, хотя владел им Симмель, который разрешил ему попользоваться жильем, так сказать, из родственных соображений. Ну, и затем Симмель несколько раз пытался выселить его, но в конце концов бросил эту затею.

– Почему? – спросил Ван Вейтерен.

– Не знаю, – ответил Кропке.

– Да уж, – покачал головой Баусен. – Так и осталось неясным – то ли ему просто надоело, то ли за этим кроется еще что-то… во всяком случае, слухи ходили разные. Все эти годы.

– Что за слухи? – спросил Мюнстер.

– Например, что Подворский напугал Симмеля до полусмерти, – ответил Баусен. – Или что Симмель был у него на крючке.

Ван Вейтерен кивнул.

– Понятно, – сказал он. – Похоже, оба этих красавчика не пользовались особой любовью горожан, если я правильно понял?

– Верно, – согласился Кропке.

– По какой причине Подворский получил инвалидность? – спросил Ван Вейтерен. – Это произошло сразу после освобождения?

– В общем-то да, – сказал Баусен. – Ему удалось заработать себе в тюрьме травму позвоночника… к тому же его шансы устроиться на работу были, мягко говоря, невелики.