Точка Боркманна - [46]

– Разумеется, – кивнул Баусен. – Мы ведь все члены одного клуба.

– Какого такого клуба? – спросил Мосер.

– Общества слепых куриц, – усмехнулся Баусен.

29

– Мне необходимо прогуляться, – сказал Ван Вейтерен, когда они вышли из спортивного зала. – Ты не мог бы забросить мою сумку в отель?

– Конечно, – ответил Мюнстер. – Что вы думаете по поводу рапорта Мельника?

– Ничего, пока не прочту, – сказал Ван Вейтерен. – Если вечерком вы угостите меня пивом в баре, то можем это обсудить. Около одиннадцати, пойдет?

– Может быть, – пробормотал Мюнстер.

– Теплый ветер, – проговорил Ван Вейтерен, втягивая воздух. – Хотя дует с севера. Необычно… где-то в природе нарушено равновесие. Пойду прогуляюсь по пляжу.

В фойе отеля Мюнстер столкнулся с Крэйкшанком, который направлялся в бар с двумя вечерними газетами под мышкой. Прочие охотники за новостями испарились пару дней назад, и только Крэйкшанк по каким-то причинам задержался.

– Добрый вечер, господин интендент! – приветствовал он Мюнстера. – Есть новости?

Мюнстер покачал головой.

– Почему тебя оставили здесь? – спросил он. – Ты ведь уже неделю ничего не писал.

– По собственной инициативе, – проговорил Крэйкшанк. – У меня проблемы дома.

– Да? – удивился Мюнстер.

– Жена не хочет, чтобы я возвращался домой. И не могу сказать, что я ее за это осуждаю… хотя перспектива болтаться целыми днями в этой дыре тоже не сильно вдохновляет. Пытаюсь писать серию статей о беженцах, но это скорее для того, чтобы не лезть на стену от скуки.

– Ай-ай, – сказал Мюнстер.

– А вы как? – спросил Крэйкшанк. – Вам, наверное, тоже невесело, как я понимаю?

Мюнстер задумался.

– Нет, слово «весело» тут определенно не подходит.

Крэйкшанк вздохнул и пожал плечами:

– Пойду посижу в баре. Приходите составить мне компанию.

– Спасибо, – сказал Мюнстер. – Сначала мне надо кое-что прочесть, но попозже, возможно, приду.

Крэйкшанк похлопал его по спине и направился в сторону бара. От него весьма отчетливо пахло коньяком, как отметил Мюнстер, когда тот прошел мимо. Стратегия выживания, по всей видимости.

Мюнстер направился к стойке, чтобы взять ключ от номера.

– Минуточку, – проговорила девушка за стойкой. – Вам сообщение.

Взяв белый конверт, он засунул его в карман. Поднявшись к себе в номер, вскрыл его при помощи карандаша и прочел:

«Привет!

Только что просмотрела рапорт из Арлаха. У меня возникла одна мысль.

Совершенно дикая, но я все же должна кое-что проверить.

Буду дома после пробежки около восьми. Позвони мне.

Обнимаю,

Б.».

Он посмотрел на часы. Двадцать минут восьмого. «Неужели там и впрямь что-то можно выловить? – подумал он, перебирая пальцами стопку бумаг, лежащую на тумбочке. – Вот благодать, если бы это оказалось так!»

Делать нечего, надо прочесть. Но сперва – звонок Сюнн.

Ван Вейтерен прошел вдоль Эспланады до западного пирса, прежде чем спуститься на пляж. Приближались сумерки, однако еще часок светлого времени суток в запасе оставался. Угасающий и слабоватый свет, но достаточный для того, чтобы сориентироваться на местности. Здесь, у воды, теплый ветер ощущался сильнее, и Ван Вейтерен даже обдумывал, не снять ли ему ботинки и не прогуляться ли по песку босиком… по теплому песку по верхнему краю пляжа вдоль каменной стены. Но потом он все же передумал. Море выглядело ленивым, как в последние недели на даче, волны катились уныло и безжизненно, без напора…

«Мы надоели друг другу, море и я», – подумал он и осознал, что это осеннее настроение знакомо ему по детству. Конец лета, когда уже хочется домой… в дом, как он это тогда называл. Когда ему мечталось о том, что вечность сожмется и станет удобоваримой. Ему так хотелось ввести в рамки все то вечное и необъятное, что тянулось до небес там, на взморье…

Не это ли самое происходило и теперь?

Может быть, вблизи моря сложнее справляться с трудностями? Может, дело в том, что это бескрайнее серое зеркало делает все таким неохватным, неподконтрольным… в данном случае таким безгранично безнадежным? Рейнхарт решительно заявлял, что именно здесь, на стыке земли, воды и неба, все приобретает свой истинный вес и значение.

Или так: свое истинное имя и предназначение.

Трудно сказать. Возможно, дело обстоит как раз наоборот. Во всяком случае, нельзя не заметить, как мысли размывались, становились нечеткими. Когда перед глазами чуть изогнутая береговая линия, теряющаяся в сумеречном тумане где-то вдали за западным пирсом, особенно трудно на чем-либо сконцентрироваться и направить мысли в определенном направлении. Словно все растворялось среди вечности и безвременной тьмы… Пожалуй, Рейнхарт неправ – оно, как палка в колеса, это проклятое море.

Хотя, с другой стороны, нельзя не признать – восприимчивость тоже усиливается. Процесс двусторонний… никаких ограничений, свобода импульсов, свобода выводов. На вход и на выход. Остается только удержать впечатления и ощущения, чтобы он успел рассмотреть их, – хотя бы мгновение.

Так как же обстоит дело с данным случаем? С Палачом? Какие ощущения нахлынули на него с теплым ветром?

Ветер дует не в ту сторону. Что-то не так. Первое предчувствие возникло у него некоторое время назад, но сейчас оно становилось все очевиднее с каждым шагом, который он делал по безмолвному песку. Вернувшись мыслями назад, он понял, что во время разговора с Беатрис Линке выплыло что-то… он не мог вспомнить, что именно, он тогда и не понимал, как это важно; одна случайная формулировка – нечто, сказанное мимоходом, даже само необычное сочетание привычных слов. Этого оказалось достаточно, он что-то уловил.