Вагон был полон. Мужчины, прислонившись к стенкам или уцепившись за поручни, держали сумки с продуктами, вещами из прачечных и химчисток. У многих на руках были дети. В мягких креслах развалились оживлённо беседующие женщины. Для Шуры тоже нашлось свободное место, с которого были слышны обрывки разговоров:
– А я своему так и сказала: будешь меня пилить – брошу! Молодого возьму!
– Говорю ей: брось, не будь мужиком! Подумаешь, дома ждут…
– Правильно, я мужу сразу объяснила: твоё место – на кухне!
– И вообще, партеногенез уже пора распространять. А то – только в столице…
– И в очередь за полгода записываются…
"Станция "Косметический центр". Следующая станция – "Институт вязания".
Шурин взгляд остановился на группке мужчин на стоянке у 102-этажного Косметического центра. В руках у них были плакаты "За раскрепощение!", "Мы тоже хотим участвовать в выборах!" и "Мужчина – тоже человек!".
Вагон тронулся, и демонстранты растаяли в серой дымке.
– Да, обнаглели…
– Воспитание всё, подруги, воспитание! Учат их, учат, что женщина – существо высшее…
– А всё же много воли им нынче дадено…
– Недавно один в лужу наступил – девушку обрызгал. Не видел, говорит.
– Ну и что?
– Пять лет дали.
– Мало! Ему бы перед ней – плащ в грязь! А он – "не видел"…
– Эх, вот раньше, помню…
К дому Шуре удалось пробраться без приключений. Попалась, правда, компания полупьяных девиц с предложением пошататься по улицам, поприставать к мальчикам. Но, увидев, что идея не вызывает энтузиазма, девицы отстали, обозвав Шуру мужиком. Полагалось бы обидеться, но лучше скорее идти домой. Как ещё мать встретит…
Но всё обошлось. Отец встретил Шуру у дверей и, приложив палец к губам, шёпотом сообщил, что мать спит, вернувшись после воскресного преферанса, и просила не беспокоить.
Мягчайшее силовое поле послушно приняло на себя уставшее шурино тело. Выходной прошёл прекрасно. Теперь всю неделю можно вспоминать о нём. И ждать. Ждать дня, который вновь удастся провести по-человечески. Пусть даже для этого приходится надевать платье, парик и выбриваться до блеска.
