То, что сильнее - [6]

Себя Аннушка ощущала почти предательницей – как они там без меня, кто поможет бедным влюбленным? Горлиха совсем озверела, провожает сына до уборной, как чует, пасет беспрестанно – как же, впереди экзамены в такой престижный вуз! Выводит его перед сном, как собачку, полчаса воздухом подышать. И все приговаривает: «Ты мне потом спасибо скажешь, когда будешь жить как человек».

Вадим ходил бледный, осунувшийся, чувствовал свою ответственность перед матерью.

А Лара в июле легко прошла все три тура в театральный и поступила с первого раза. Небывалая история! В театральный, да сразу! Правда, председатель приемной комиссии, патриарх и мэтр театрального мира, сказал ей тогда:

– Гордиться талантом тебе особенно не приходится, скажи спасибо родителям за такую роскошную фактуру. В этом году недобор героинь.

Да какая, впрочем, разница, кто и что там сказал! Главное, сбылась мечта, казалось бы, неправдоподобная и неосуществимая. Будет она еще заморачиваться над чьими-то словами!

После экзаменов отец отправил Лару на море в Ригу к двоюродной тетке.

Быстро прошло сумбурное, полное впечатлений лето. И к концу августа все съехались. Вадим тоже поступил – правда, переживали Горловы страшно: конкурс огромный, средний бал высок. У Вадика все на грани, только-только чтобы пройти – а вдруг какого-то блатного пропихнут? Горлиха извелась, похудела и даже пару раз «стреляла» у Лариного отца сигарету, так, в себя прийти.

В сентябре начались занятия. Горловы купили сыну костюм – доставали через десятые руки – чешский, темно-серый. К нему светлых сорочек пять штук плюс три галстука. И за бешеные деньги купили у спекулянтов портфель-«дипломат». Самый писк тех лет. Отдохнувшая и посвежевшая Аннушка опять стала нарочным – и все понеслось, как прежде. Только Вадим стал еще строже, серьезней, а Лара еще больше расцвела. Хотя, казалось бы, куда же больше? И так глазам больно глядеть на такую красоту. А как ей шел легкий прибалтийский загар и выгоревшие слегка на неярком балтийском солнце волосы!

Елизавета Осиповна теперь часто отсутствовала – помогала сыну по хозяйству и сидела с внучкой. Алевтина работать не пошла – к чему ломаться?

Аннушка решила, что уже пора серьезно готовиться в институт, все-таки девятый, предпоследний, класс. Мать оставляла ей обед – суп, второе – на несколько дней. Анюта корпела над учебниками. Поступать решила в педагогический, свято веря, что нет на свете профессии гуманнее и нужнее.

Как-то вечером в дверь ее комнаты постучала Лара.

– Ох, Анька, счастливая ты – полная свобода. А за мной Глаша шпионит, не дай бог. Даже месячные мои отслеживает – числа знает лучше, чем я.

Лара рассмеялась, а у Аннушки запылали щеки.

– Слушай, Анюта, у меня к тебе дело на сто миллионов. Может, выйдем, курнем?

– Кури здесь, – милостиво, по-хозяйски разрешила Аннушка и поставила перед Ларой тяжелую серую мраморную пепельницу. Мама приедет послезавтра, все успею проветрить.

Лара залезла с ногами на диван, заправила за уши волосы, глубоко вздохнула и затянулась сигаретой.

– Анька, мне неловко, конечно, но ты, и только ты, мне можешь помочь в этом важном деле.

Лара замолчала и опять сделала глубокую затяжку.

– Ну, в общем, что я все вокруг да около? Ты же свой человек, подруга!

При слове «подруга» у Аннушки забилось сердце.

– В общем, уступи нам с Вадькой комнату на пару часов.

Выдавив эти слова, Лара побледнела и испуганно посмотрела на Аннушку. Аннушка молчала, пытаясь переварить сказанное.

– Ну, что молчишь? Ты же знаешь нашу ситуацию – не приведи господи. У меня – Глаша, у него – мамаша его безумная, глаз с него не спускает, расписание лекций переписала. Просто Кабаниха какая-то. А здесь мы что-нибудь придумаем. Ну ездит же она к сестре и портнихе, эта чертова Горлиха! А тебе мы билеты в кино возьмем. А, Ань? Ну войди в положение! – почти просила Лара.

Ошарашенная Аннушка молчала. Конечно, предложение казалось ей неприличным и, несомненно, пошлым. Но на кону стояла дружба с ее кумиром, почти идолом. Да и потом, взрослые люди доверяли ей, ей одной, свою самую сокровенную тайну. Мало этого, еще просили о помощи. И от нее теперь зависело их счастье и удача. Господи! Какая ответственность! В голове, правда, промелькнула мысль о маме – боже, если бы только она узнала, на что готова пойти ее благоразумная дочь! Но мама же не узнает. А значит, не осудит.

Лара молчала и тревожно смотрела на соседку.

– Ну! – нетерпеливо спросила она.

Аннушка кивнула:

– Ну, конечно, раз так надо. Конечно. Я согласна. – И повторила Ларину фразу: – Мы же подруги!

– Вот именно! Подруги! – радостно подхватила Лара и вскочила с дивана, опрокинув мраморную пепельницу.

– Ты умница, Анька! Ты теперь моя самая близкая подруга, самый главный человек! С тобой можно иметь дело! Я тебе доверяю, – важно добавила Лара. Будто не было для Аннушки ничего важнее этого доверия.

Договорились на следующий день – чего тянуть? Вадик уйдет с последней лекции, а у Лары вообще две первые пары. А Горлиха с утра собиралась к сестре в Лосинку. Там она просидит часов до трех – это к гадалке не ходи. Ключ Аннушка оставит под ковриком у двери, а сама пойдет в кино или просто прогуляется по улицам – на улице стояли последние яркие дни теплого бабьего лета. Так и повелось: как только совпадали отъезды Елизаветы Осиповны и мамаши Горловой, Аннушка оставляла ключи под ковриком. Поначалу ее терзало то, что она обманывает мать, но со временем Аннушка поняла, что все сходит гладко и Елизавета Осиповна ни о чем не догадывается, и совесть ее успокоилась. Более того, девочка была горда собой – и своей смелостью, и решительностью, и отзывчивостью, и умением дружить.