Тьма египетская - [49]

   — Да кто они такие?! — нервно дёрнулся на своём складном стуле учитель Ти, сверля взглядом понуро стоящего Са-Амона. Ответом ему был тяжёлый хлопок полотняного полотнища, натянутого меж пальмовыми стволами. Под этим импровизированным кровом на краю островной рощи верховный жрец Аменемхет проводил самые жаркие часы дня, чаще всего в обществе старшего писца Пианхи, молчаливого хитроглазого мужчины средних лет, и своего знаменитого чёрного колдуна по имени Хека, в которого превратился отмывшийся и подобающе облачившийся недавний учитель Ти.

   — Кто они такие и откуда взялись?! — повторил колдун.

Несмотря на то что приказ верховного жреца по вызволению Мериптаха он не выполнил, всё же остался при Аменемхете и продолжал пользоваться влиянием.

   — Я слышал их речь. Они египтяне.

   — Вооружённые египтяне здесь, в Мемфисе, способные стрелять в конных гиксосов?! Скажи лучше сразу, что это Гор Бехдетский вместе с Монту явились туда и поразили нечистых.

Са-Амон мрачно посмотрел на однорукого, соображая, что тут можно сказать.

В этот момент из-за края полотнища появилась виноватая физиономия юноши, младшего писца, одного из помощников Пианхи. Старший писец, испросив почтительно разрешения, удалился и, очень скоро вернувшись, подал с поклоном своему повелителю маленький глиняный, запечатанный тёмным воском кувшинчик. Аменемхет ничуть не удивился странному подношению и, даже не рассматривая особо, разбил о подлокотник кресла. Среди осколков обнаружился свёрнутый папирус. Пианхи протянул было к нему руки — чтение корреспонденции входило в его обязанности — но верховный жрец осадил его взглядом. Сам развернул послание, прочёл его два раза. Потом встал и вышел из шатра. Приближённые повскакивали, опрокидывая лёгкую плетёную мебель.

Аменемхет неторопливым шагом направился вглубь рощи. Попадавшиеся ему по дороге гребцы и жрецы валились коленями и лбами в песок, только один какой-то непочтительный павиан на другом конце рощи вдруг стал выкрикивать визгливые двусмысленности.

Верховный жрец подошёл к походной пекарне, что была устроена на небольшой песчаной полянке и где в тот самый момент подрумянивались в формах хлебы из ячменной и полбяной муки, и, чуть наклонившись, бросил только что прочитанное послание в огонь. Рассеянно поглядел на мокрые спины распластавшихся пекарей и отправился обратно. Сел в кресло, чуть откинув назад бритую голову. Поза могучей задумчивости. Приближённые почтительно помалкивали. Очень было всем интересно, что Аменемхет сочтёт нужным сообщить своему окружению. Немыслимо вести большое, сложное, государственное дело, не делясь с помощниками ни одним секретом.

Верховный жрец начал не с откровений, а с вопросов. Он захотел выяснить во всех подробностях мнение однорукого, нервного колдуна о возможном нынешнем состоянии Мериптаха. Сон его глубок, но всё же отличим от смерти, раз об этом догадались столь многие. Долго ли он проспит? И можно ли его вывести из этого состояния без помощи умений самого Хеки?

Однорукий отвечал уклончиво, громоздил горы оговорок, мол, никто и никогда не проверял, каково совместное действие применённого бальзама и змеиного яда. Распятый прямыми вопросами Аменемхета, взял на себя ответственность за одно утверждение: пока мальчик не будет доставлен в Фивы, он не заговорит. Только там, в своём подвале, среди бесчисленных своих снадобий, корней, солей, магических амулетов и камней, Хека брался ответить на вопрос о дальнейшем пути Мериптаха: выведет ли он его в солнечный свет нашего мира или путь этот проляжет в мир Запада?

Нельзя было понять, доволен ли Аменемхет этим ответом.

После разговора с колдуном он позвал к себе Са-Ра, в чьём ведении были все фиванские шпионы в Мемфисе. Доклад гиганта был прост — в городе всё как обычно в эту пору. Дотлевают угарные угли новогоднего праздника, хотя, надо заметить, вокруг княжеского дворца образовался пояс тусклого, ноющего недовольства. Народ обижен тем, как с ним обошёлся гость из Авариса. Поначалу изображал из себя подлинного фараона, а потом резко свернул на грязную дорожку обычного варварского хамства. Так всех обрадовал и потешил казнью гнусного мужеложника, а потом наслал своих вонючих конников, выгнал всех вон из дворцовых ворот и даже самыми простыми подарками не одарил. Всем известно, что восточная дельта, а именно там стоит царский город, славится наилучшими лозами, а где хотя бы пара барж, с кувшинами для жаждущего люда? Ночью вдоль дворцовых стен бродят группы горожан с трещотками, кричат обидные слова и даже кидают камни.

— Если теперь станет известно, что Апоп не только не привёз вина, но и собственноручно убил князя Бакенсети, то может случиться бунт? — ровным голосом спросил Аменемхет.

Са-Ра ответил не сразу. Он посмотрел на Са-Амона, на Пианхи, на однорукого, как бы проверяя, не ослышался ли?

Откуда его святейшество узнал об этом. Из только что сожжённого папируса?

   — Бунт случиться может, — с трудом проговорил Са-Ра.

   — Бакенсети не любили в городе, но, узнав об убийстве, таком отвратительном, варварском убийстве, возмутятся. Ничтожные жители старой столицы. Всадники Апопа легко потопят это возмущение в крови. Узнав об этом побоище, восстанут другие города, и с тем же успехом. Вся долина будет ещё раз разорена и обескровлена. Египет, и так уже находящийся при последнем дыхании, больше никогда не воспрянет.