Тьма египетская - [41]

Апоп, обведя взглядом молчаливое население тайного покоя, повернул голову к мальчику. Обликом человек этот не был похож даже отчасти ни на одного египтянина или варвара, виденного до этого Мериптахом, и это казалось справедливым внутреннему чувству мальчика. Только у одного лишь царя Апопа могла быть такая огромная квадратная голова, толстый крючковатый нос, большие неподвижные глаза, сидящие широко, почти как у настоящего змея, тяжёлые обвисающие щёки и большой брезгливый рот, властвующий над едва заметным подбородком, из которого торчала противным хвостиком ритуальная бородка. Никаких сомнений не возникало, что в этом геле, при необходимости, вполне может уместиться весь враг Ра, все четыреста пятьдесят локтей длины, и во рту этом может затаиться чудовищная пасть, прогрызающая борт любой ладьи. Апоп был настолько Апоп, что мальчик лишился вдруг слуха, плотный пар пугливого восторга забил ему уши. И когда открылся в улыбке рот змея с двумя рядами редко сидящих, но готовых к совместной работе зубов, и внутри шевельнулся влажный, выталкивающий какие-то слова язык, Мериптах ничего не услышал. Царь повторил вопрос, потом недовольно обернулся к свите, та продолжала окаменело молчать, несмотря на обращённый к ней царский интерес. Первой решилась открыть рот матушка, княгиня Аа-мес, даже, собственно, и не открыть. Она словно бы выдула через невидимую флейту несколько звуков. Услышав их, Апоп снова медленно оскалился, и взгляд его прочно, как орёл на жертву, пал на Мериптаха. Через несколько мгновений этого зрительного питания царь сделал решительный жест толстой рукой, повелевая всем удалиться, и тут же подтвердил своё повеление словом, которое расслышали все, кроме мальчика. Первой, и с видимой охотой, подчинилась княгиня, за нею, сопровождаемый жутким взглядом князя, ломаемый приступом лютой и непонятной неловкости, ретировался толстяк. И тут потребованный царём порядок нарушился. Князь Бакенсети шагнул, шатаясь, вперёд и кинулся на колени справа от мощного колена своего любимого повелителя, воздевая сложенные руки, как наказываемый раб, и разражаясь вперемежку потоками молений и укоров. Это можно было понять, не слыша слов.

Апоп даже не глянул на него, ибо взгляд его был занят более важным делом, гипнотизированием оглохшего мальчика, и уже много достиг на этом пути. В ответ на горестные причитания князя царь Авариса сделал ещё один властный жест. Два изысканных гиксосских гостя в медных шапках подошли к Бакенсети справа и слева и взяли за плечи, побуждая подняться. Тот не мог и не желал. Тогда краснобородые варвары просто потащили его по мозаичному полу волоком, спиною вперёд, словно давая ему наглядеться напоследок на своего господина. Когда бы Мериптах мог слышать, то его бы ужаснул длинный, медленно стихающий вой, издаваемый отцом.

Кроме мальчика в комнате остались двое. Царь и Мегила, так без движения и простоявший всю эту сцену в дальнем углу. Апоп, не поворачиваясь, но явно чувствуя его присутствие, что-то сказал, чуть приоткрыв рот. «Царский брат» не двинулся с места, если даже ему было повеление убираться, он его не понял.

Апоп повернулся к нему.

Медноголовый гиксос, без дополнительной команды, сделал несколько шагов вперёд, ещё не опустив ладонь на рукоять короткого меча, но уже обнаружив в руке готовность это сделать.

Апоп снова что-то сказал.

В тот же момент вернулись в комнату те двое, что уволакивали князя.

Мегила улыбнулся и, медленно произнеся длинную фразу, вышел.

Царь нахмурился и отдал очередную команду своим людям. Те, молча кивнув, не торопясь, но и не говоря ничего, покинули помещение. Апоп, не проверяя, точно ли они удалились, посмотрел по сторонам, отыскивая что-то. Отыскал невысокую кушетку с двумя золочёными загнутыми спинками. И показал мальчику всею мощной пятерней, облепленной бугристыми перстнями, — иди туда.

Мериптах подошёл к ней быстро, радуясь возможности даже при внезапной глухоте обнаружить хорошую понятливость. Подошёл и встал к ней боком, это положение показалось ему наименее неуместным в ситуации, где ничего нельзя было предугадать. Опять, как и при первом появлении царя, краем глаза увидел он приближение к себе квадратной, высокой фигуры. Фигура встала рядом и обдала пахучим, тяжёлым теплом. По волосам на макушке прокатилась волна влажного ветра, потом ещё и ещё. Апоп стоял неподвижно, но с ним что-то происходило, он дышал всё нервнее, ему что-то не правилось в создавшемся положении.

Если бы знать, что, верноподданно проникся мальчик, но спросить конечно же не решился, ибо не был уверен из-за вседлящейся глухоты во власти над своим голосом.

Апоп решил свою задачу. Он отступил на один шаг от мальчика и, тяжело-тяжело подняв круглые увесистые длани, сверг на бок с каплющего ароматическими каплями парика надоевшего идола — корону. Сдерживавшееся во время сего деяния дыхание бурной волной ударило Мериптаха в спину, даже чуть качнув. Двойная египетская корона не была удостоена чести занять место на кушетке и пала до пола. От неё руки царя медленно перелетели к плечам мальчика и слегка повернули ноющую от ожиданий фигурку влево, коленями к кушетке, лицом к стене. Тогда царские пальцы опустились до мальчишеского пояса, и он развязался сам, словно из уважения к хозяину пальцев. Праздничный, сложно повязанный набедренник тоже ничуть не сопротивлялся и увлечённо скользнул вниз.