Тьма египетская - [148]

Торговец благовониями понял — ему туда.

64

С Мериптахом никто не заговаривал, и он не заговаривал ни с кем. Как только процессия Небамона вышла за городские ворота, княжеского сына освободили от поклажи и позволили надеть сандалии.

Линия бегства ломалась и петляла, иногда даже шла сама себе навстречу. Здесь, на западном берегу Нила, долина раздавалась вширь, давая простор для выбора путей, но разлив приближался к своей высокой точке, оставляя для передвижения лишь гребни дамб. Так что невозможно было сказать: специально ли полководец Птаха запутывает следы или всего лишь подчиняется устройству территории. Мериптах пытался определить хотя бы самое общее направление, но и это было затруднительно сделать. Солнце то било в глаза, то жгло затылок, большие отрезки пути вообще проделывались в темноте. У мемфисского храма были большие имения на юге, на берегу Фаюмского озера и на севере, в западной части дельты, в окрестностях древнего Таниса, и там, и там должны были иметься убежища для схоронения от вражеских глаз и рук. Фаюмское убежище было лучше, хотя бы тем, что было дальше от Авариса, разлёгшегося меж восточными рукавами дельты. Но дальше не значит надёжнее, тем более что всё равно в полной досягаемости от кожаных конников. Север чем лучше? Менее вероятно, что будут искать там. Тем более что Танис город-отец Мемфиса, ибо там установилась самая первая и самая древняя власть в Черной Земле.

Мериптах размышлял над этими предметами спокойно, как взрослый, взвешивал и прикидывал прямо на ходу, погружая подошвы в мельчайшую пыль или бурую грязь, там, где до пыли добралась вода. По сторонам смотрел он украдкой, ел, что бы не предложили, спал, где бы не положили. Не проявлял ни интереса, ни сомнения. Раз, на очередном привале, Небамон попытался завести с ним успокоительный разговор, что, мол, княжеский сын не должен бояться, ибо он, верный слуга Птаха и опытный солдат, позаботится о безопасности княжеского сына и доставит в надёжное место. Мериптах посмотрел на него так спокойно и надменно, что у Небамона больше не возникало желания беседовать и успокаивать.

Процессия сторонилась деревень и обходила города. Если навстречу попадались путники, крестьяне с ослами, спешащие по делам писцы, Небамон разговаривал с ними сам, стараясь держать в отдалении от своих людей. Всё это выглядело нормальными мерами предосторожности.

Если бы Мериптаху сказали, что один раз он уже путешествовал сходным способом, он бы, пожалуй, удивился.

Конные разъезды попадались на дороге дважды. В первый раз возле переправы через глубокий канал, рядом с большой лодочной пристанью. Когда вдруг из-за ивовой заросли, захватившей берег, раздался стук копыт, Мериптах вскочил на ноги и стал оглядываться, прикидывая, каким путём лучше и легче будет скрыться. Небамон, оказавшийся в этот миг рядом, вцепился ему в плечо каменными пальцами и заставил сесть на землю.

— Это не погоня, — сказал он. — Сядь в тени.

Выехавшим к пристани мрачноватым всадникам он предъявил некий папирус, вынутый из специального керамического футляра, висевшего на поясе. Что написано в документе, они понять не могли, но вид большой храмовой печати был им знаком. Гиксосы лениво, но внимательно осмотрели процессию. Разумеется, меньше всего их заинтересовали чёрные носильщики, жавшиеся друг к другу под соломенным навесом, присыпанные красноватой пылью здешних дорог.

Старший всадник, человек с рассечённой нижней губой и жёлтыми из-за больной печени глазами, потребовал мзду за проезд. Небамон возмутился, ибо он был не какой-нибудь торговец, а слуга храма, но потом всё же достал из-за пояса несколько дебенов. Всё устроилось. Взбив копытами своих коренастых кобыл столб тёмной пыли, обдав сидящих на земле запахом конского пота и ветра, гиксосы ускакали.

Когда Небамон вошёл под навес, где жались его негры, он увидел, что Мериптах вертит в руках длинный осколок камня и оценивающе его разглядывает.

   — Что ты задумал?

Мальчик поднял на него спокойные, но жутковатые глаза:

   — Они ищут меня, чтобы отвезти к Апопу.

Полководец Птаха попытался осторожно высвободить из пальцев мальчика колкий осколок. Мериптах только снисходительно улыбнулся, показывая ослепительно белые, совершенно негритянские зубы. Офицер сказал, длинно вздохнув:

   — Я спрячу тебя, Мериптах. Апоп никогда не получит тебя.

Пальцы мальчика разжались.

Небамон никогда не останавливался ночевать в пределах какого-либо поселения и внимательно следил за тем, чтобы его люди не заводили разговоров ни с кем из чужих. Впрочем, никто из его воинов и не порывался сделать это, помня строжайший приказ и зная суровость своего командира в наказаниях за ослушание. Основная забота заключалась в том, чтобы не дать случайным попутчикам примешаться к его малой армии. Когда, по воле путаного маршрута, приходилось пересекать белые, раскалённые деревни, он заметно озабочивался, как будто его люди могли подхватить тут какую-нибудь опасную заразу.

Ночевали в местах пустынных, в проветриваемых пальмовых рощах, в заброшенных имениях, всякий раз помещая негритёнка Мериптаха в самую середину ночного лежбища. Даже намаявшись за время утомительного перехода, мальчик подолгу лежал на спине, не поддаваясь сну, слушая блуждающее тявканье шакалов, укромные молитвы ночных стражей, сидящих по краям маленького лагеря с торчащими в небо копьями, и до головной боли всматриваясь в чуть подрагивающий лунный лик.