Тито Вецио - [147]

— Чтобы отвалился твой поганый язык! Конечно, ты был бы прав, если бы все были похожи на тебя. К счастью, среди нас только ты один трус. Да, я, признаться, и не понимаю, как ты сюда попал?!

— Да я и сам себе не могу этого объяснить. Надо тебе знать, что одна из ваших шаек взяла небольшой городок, в тюрьму которого я был заключен, разбили двери и всех выпустили на волю. Мне один из предводителей сказал: ступай, ты свободен, вот тебе оружие. Мне это понравилось, потому что у меня уже больше не было хозяина. Но потом я подумал: кто же меня кормить будет? Худо ли, хорошо, но меня господин кормил, а теперь, если меня опять к нему вернуть, он мне все припомнит. Разве что вы его повесили? Ну, тогда совсем иное дело.

— Ты напомнил мне о происшествии, вызвавшем слезы негодования у нашего молодого императора. Он всегда приказывал проливать кровь только в сражении. Но в мирных городах никого пальцем не трогать, ни хозяев, ни рабов, ни аристократов, но на этот раз без этого нельзя было обойтись.

— Расскажи, пожалуйста, как было дело! — закричали все присутствовавшие.

— Надо вам знать, — начал Публипор, — что когда Тито Вецио решил формировать отряд восставших, мы разошлись во все стороны для того, чтобы поднять рабов и гладиаторов. При этом нам была дана инструкция: никому не причинять вреда. Тюрьмы, конечно, приказано было ломать и освобождать заключенных. В течении нескольких дней дела шли отлично. Мы уже возвращались к сборному месту в весьма большом количестве. Распевали песни и были в самом лучшем расположении духа, несмотря на то, что под жгучими лучами солнца в нашем вооружении было совсем нелегко лазить по горам. В одном месте на привале к нам подошел какой-то человек или, скорее, тень человека, худой, окровавленный, полунагой, бросился в ноги и стал просить защиты. Мы, разумеется, прежде всего постарались его успокоить: покормили, попоили, перевязали, как могли, его раны и попросили рассказать нам, в чем дело. Этот несчастный сообщил нам следующее. Недалеко от места, где мы расположились для отдыха, был хозяин-землевладелец, которому принадлежало пятьдесят рабов. Обращался он с ними без всякого милосердия: плети, розги, цепи, голодная смерть, распятие на кресте было наказанием несчастным за малейшее упущение в работе. Когда Тито Вецио решил освободить рабов, и слух распространился по окрестностям, все рабы варвара-землевладельца решили пристать к Тито Вецио. К несчастью заговор их был раскрыт. Вот тут-то изверг хозяин и показал, что лютый зверь в сравнении с дурным человеком — это сама доброта. Всех рабов, закованных в цепи, в количестве нескольких десятков, засадили за изгородь, обнесенную глубоким рвом. Поодиночке их выводили оттуда для пытки и казни, секли плетьми и розгами, иных до смерти распинали на крестах, вешали на деревья вверх ногами, постоянно морили голодом или насмерть травили громадными собаками, которым с этой целью несколько суток не давали есть. Несчастному, рассказавшему нам всю эту ужасную историю, как-то удалось вырваться из зубов голодных псов, он убежал в горы и встретился с нами. Вы понимаете, что почувствовал каждый из нас, выслушав обо всех этих варварских истязаниях, которым злодей хозяин подвергал своих рабов: Мы тотчас же бросились в проклятую усадьбу, но, увы, спасти уже никого не могли. На крестах висели трупы, на деревьях тоже, а кругом валялась масса обглоданных собаками человеческих костей, Конечно, атаковали дом злодея мучителя. Пощады никому не давали: старики, женщины, дети, — все были перебиты. Проклятое гнездо мы подожгли, и огонь уничтожил все, так что на месте, где прежде была цветущая усадьба, остался только пепел.

— Там, я помню, немножко попользовался, — сказал безобразный Мондука, — именем Геркулеса! Какое прекрасное вино я нашел в погребе, чудо! Настоящий нектар, достойный стола самого Юпитера. Я даже сделал себе небольшой запас этого вина.

— А что сталось с бедным рабом?

— Он поправился, вступил к нам в отряд, и, когда напали римляне, он первый бросился в бой, перебил множество легионеров, но и сам вскоре был убит.

— Прекрасная смерть!

— Достойная зависти!

— А что сказал император, когда вы ему донесли, что убили всех в усадьбе?

— Он прослезился и сказал, что проклянет свободу, если такими средствами мы будем пытаться ее получить. Добычу, привезенную нами, он велел бросить в огонь. Нас, конечно, не наказал, понимая, что мы были озлоблены до крайней степени.

— Добычу-то не всю бросили в огонь, — заметил Мондука, — я мое вино скрыл в брюхе.

— Значит, император не дозволяет брать никакой добычи?

— Нет.

— Это плохо. Ну, а как же, мстить этим злодеям тоже нельзя?

— Я тебе говорю, он допускает кровопролитие только в сражении.

— Как же это, если мы возьмем Капую, стало быть надо оставаться с пустыми руками? — опять спросил Мондука.

— Молчи, болван!

— Однако, как же это, — отозвался один из гладиаторов, — не можем же мы гладить по головам наших злодеев-мучителей. Как себе хочешь, Публипор, а по моему мнению, Тито Вецио следует объяснить, что не мстить врагам невозможно.

— Что же прикажешь делать, мой друг Галл. Признаюсь, и мне не по нутру такого рода распоряжение. О добыче я ничего не говорю. Мне самому противны эти богатства, Нажитые ценой человеческой крови, мне необходимо удовлетворить чувство злобы и мести, накопившиеся за долгие годы в истерзанном сердце. Пожары этих роскошных палат, выстроенных руками, закованными в цепи, радуют душу. Я люблю Тито Вецио, я благоговею перед ним, но если он будет запрещать мне мстить, я чувствую, что могу ослушаться его приказаний.