Титаномахия - [35]

И сейчас светлейший Укео, обеими руками воздел меч к ночному небу, словно стремясь вонзить клинок между звезд. И он засветился, от рукояти до кончика лезвия. И Укео стал похож в этот миг на бога войны Бэла, с занесенным над головой горящим мечом.

И вдруг Укео рванул на себя клинок, пригнувшись, припав к земле, он сам начал светиться. Сначала слабо, будто перенимая сияние у меча, а потом все сильнее и ярче. В конце концов, стало уже невозможно различить, где меч, а где его хозяин. У самой земли напружинился полыхающий сгусток огня.

Все это произошло в считанные секунды, и лишь для Вана и Фионы каждое действие имело собственный смысл и собственное место в ритуале высвобождения души.

Черный Паладин успел лишь шагнуть вперед и занести над головой свой страшный черный меч. И в этот момент Укео (или это был уже не совсем Укео) распахнул руки в стороны — они в один миг стали горящими крыльями. И когда черный меч был в самом зените, готовый вот-вот начать опускаться, чтобы рассечь надвое противника, с земли прямо на Паладина рванулась огромная огненная птица.

Ван никогда раньше не видел этого единственного, особого удара Седьмого Ранга. Он поразился его красоте. И даже в этот миг, скованный по рукам и ногам, подчиненный Демонологом, почти потерявший волю, веру и надежду, мастер Ван улыбался. Улыбалась и Фиона. А вот Анджела с Гором, понятия не имевшие ни о каких Ударах, только пораженно ахнули.

И было от чего ахнуть. Огненная птица ударила Черного Паладина в грудь, сшибла его с ног и взмыла в небо горящим метеором.

А когда огненный росчерк в небе исчез, путники поняли, что снова могут двигаться. Анджела судорожно огляделась по сторонам. Демонолог исчез. А Черный Паладин лежал на земле. Он весь дымился. Жутко было смотреть на то, как из узкой щели глухого шлема клубами вьется черный дым. Значит, внутри Паладин весь сгорел дотла.

Через несколько минут на место битвы вернулся светлейший Укео.

— Как я его!!! Видели? — первым делом воскликнул Седьмой.

Ван с Фионой рассмеялись. А Гор с Анджелой едва не рыдали от облегчения. Они уже и не надеялись на то, что останутся в живых.

Компания справедливо рассудила, что сегодня на них уже точно никто не нападет. И потому Укео решил вернуться в таверну и отметить еще одну победу обильными возлияниями. Идею с радостью поддержали.

Когда допили бутылку рисовой водки, а также восемь бутылок вина и бочонок пива, Ван сказал:

— Знаешь, Укео, а ведь отец очень волнуется за тебя.

Совершенно трезвая Анджела, на которую только зря переводили драгоценный продукт, злобно взглянула на храмовника: «Явно не с этого разговор нужно было начинать, пьяная рожа, — думала вампирша, — Сейчас же Укео нас мигом раскусит». Но Укео был тоже далеко не трезвым, поэтому никого он раскусывать не стал. А вместо этого, как и ожидал Ван, начал рассказывать. Видимо тема эта была для светлейшего наболевшей, поэтому говорил он с горечью и очень жалобно:

— Ван! Ну что ты понимаешь? А? Ты бы понимал, если бы твой отец был Седьмым. А моего отца зовут Истарниу. Понимаешь меня? Светлейший Истарниу. Он в Ханне царь и длань Богини. А я никто.

— Что ты такое говоришь, Укео? — Ван обнял друга за плечи.

— Да то! Если мой отец идет по улице, про него говорят: «Смотрите, вон идет светлейший Истарниу». А когда я прохожу мимо, я слышу: «Смотрите, вон идет сын светлейшего Истарниу». Я устал, Ван. Я устал быть сыном светлейшего. Я хочу быть собой. Я сам светлейший, в конце концов. Или кто-то здесь оспорит это???!!! — Укео поднялся на ноги, хватаясь за рукоять меча. Седьмого тут же схватили за руки и утолкали обратно за стол.

— Никто не собирается оспаривать твое мастерство. Всем известно о твоем таланте, Укео. — Анджела увещевала разбушевавшегося храмовника, — Нельзя вот так сразу хвататься за меч. Зачем ты по дороге в Аларат зарезал пол деревни?

Укео тяжелым задумчивым взглядом посмотрел на вампиршу, стараясь сообразить, кого и когда он зарезал.

— Когда?

— Не знаю когда! Деревня на дороге от Ханна в Аларат — одна единственная.

— А! — Укео, видимо, вспомнил, — так я там никого не зарезал.

— Да? А нам сказали, что ты половину людей убил, а другую половину искалечил.

Седьмой расхохотался.

— Да я даже не поцарапал никого. А только штаны им посрезал. А чего они? «Не лапай наших девок». Там девки-то… Страшные, как смертный грех, а еще туда же.

— Так никого и не убил?

— Никого.

— Это хорошо. Но, может быть, вернешься все таки домой? — Ван прямо посмотрел Укео в глаза. — Мы тут чего только про тебя не передумали. А отец твой вообще с ума сходит.

— Как?

— Да так. Волнуется очень. — Анджела хитро взглянула на Укео. Ей было известно, что он очень любит своего отца.

— Он так и сказал?

— Так и сказал.

— Эй! А вы что с ним разговаривали? Погодите, так это не он ли вас послал? За мной?

— А ты думал, мы действительно на Турнир приехали?

— Ну вообще-то да… Так вы еще мне и наврали!

— Мы думали, что ты невменяемый, — буркнул Гор.

Укео засмеялся.

— Да уж. Невменяемый. Да что-то, знаете, так мне стало тошно в Ханне. Два Седьмых в одном Храме — это перебор. Я хотел стать свободным. Просто уйти и все. В Турнире вот поучаствовать, показать себя людям, чтобы они знали, что меня зовут не «сын светлейшего Истарниу», а светлейший УКЕО.