Тит. Божественный тиран - [8]
Мы поднялись по ступенькам к ожидавшему нас Флавию Веспасиану.
В толпе трибунов, легатов и центурионов, приветствовавших Тита в тот момент, когда отец прижал его к груди, я разглядел женщину с гордой осанкой и короткими волосами.
Она сделала несколько шагов, и толпа расступилась перед ней. Казалось, она не шла, а лишь слегка касалась земли. Она склонилась к Титу, а потом примкнула к группе женщин, посреди которой я увидел вольноотпущенницу Веспасиана Цениду.
Позже я узнал, что эта женщина, которая надолго запомнилась мне, была Береникой, «еврейской царицей», как ее называли, сестрой Агриппы, тоже находившегося в Птолемаиде.
Они были союзниками Рима, я видел и слышал их в тот вечер в огромном зале дворца. Они приветствовали Веспасиана, желали ему победы. Агриппа объявил, что новые войска — пращники, лучники и всадники, — которые он собрал на севере Галилеи, идут к Птолемаиде, чтобы служить Риму под командованием Флавия Веспасиана.
Я снова подумал о Леде, дочери Иоханана бен-Закая.
Кто лучше защищал еврейский народ?
Кто обеспечил будущее евреев и их религии: тот, кто развязал войну против Рима, могущественного и непобедимого, или тот, кто, как Береника, Агриппа и Иоханан бен-Закай, решили служить ему и выжили?
Но кто избежит смерти, когда начнется война?
Кто из евреев — даже сам царь Агриппа или Береника — может быть полностью уверен, что его не унизят, не обратят в рабство или не убьют?
Бродя по городу, наполненному солдатами, я чувствовал, как они сгорают от желания грабить и убивать. Они дрожали от нетерпения.
Однажды утром Веспасиан собрал их на берегу моря. Войско представляло собой широкую черную полосу из кожи и металла. Слышался звон оружия, шлемов, лат. Эта армия в шестьдесят тысяч человек будто появилась из морских глубин и, еще не успев обсохнуть, сверкала на солнце.
Я стоял рядом с Веспасианом и Титом на возвышении и смотрел на выстроившиеся перед нами легионы. В нескольких шагах от себя я заметил царицу Беренику, и, не в силах совладать с собой, принялся рассматривать ее.
Она стояла, устремив взгляд прямо перед собой, к горизонту, будто не замечая войска и окружавших ее полководцев. Она скрестила руки на груди, ее запястья сжимали широкие браслеты, на каждом из ее красивых длинных пальцев сверкал перстень. Белая накидка, которая была на ней в то утро, подчеркивала матовый цвет ее лица.
Она оставалась неподвижной даже тогда, когда войска выкрикнули военный клич, приветствуя Флавия Веспасиана и Тита. Они объявили, что войска выйдут из Птолемаиды и направятся в Галилею, чтобы завоевать все города, и прежде всего Йодфат, самый укрепленный город. Нужно захватить все крепости и деревни, разрушить их, если они будут оказывать сопротивление, разграбить поля. Добыча будет огромной, ее справедливо поделят, так же как и пленных. Каждый солдат получит свою долю зерна, золота, мужчин и женщин!
И без того оглушительные крики солдат стали еще громче. Голоса вспомогательных войск перекрывали голоса легионеров, словно они хотели заставить всех забыть о том, что сами принадлежали этой стране, этому народу, который собирались отдать на растерзание римской армии, в которой теперь служили. Они были похожи на разъяренных псов, рвущихся к добыче.
Солдаты подняли правую руку.
Это была клятва — победить, предать разорению, убить.
Я снова подумал о Леде, дочери Иоханана бен-Закая, и взглянул на царицу Беренику. Высокомерная и гордая, она с презрением смотрела вокруг и, казалось, не заметила, как к ней подошел Тит.
5
Я приблизился к Титу, неподвижно стоявшему перед Береникой. По тому, как напряженно его руки вытянулись вдоль тела, было видно, что он едва сдерживает себя, чтобы не наброситься на Беренику, не обнять ее за талию или плечи.
Я слегка коснулся его запястья.
Возвышение постепенно пустело. Трибуны и легаты, префекты и центурионы присоединились к легионам, центуриям, когортам, которые уже пришли в движение. Им предстояло пересечь Птолемаиду, войти в Галилею, направиться сначала к Йодфату и Габаре, а затем к Тибериаде, городу на берегу озера, в царстве Агриппы и Береники.
Еврейская царица продолжала стоять, по-прежнему не замечая Тита, который находился так близко от нее, что, казалось, их тела соприкасались.
В углу возвышения я увидел Цениду в окружении слуг, наблюдавшую за Титом и Береникой.
Я снова слегка коснулся руки Тита, желая предупредить его. Легкая вспомогательная пехота и лучники, которые несли знаки отличия, проходили перед трибуной, возглавляя поход. За ними шли тяжело вооруженные римские легионеры, всадники, и, наконец, лучшие войска, впереди которых гарцевал полководец Флавий Веспасиан.
Перед этим огромным квадратом из лошадей и людей, сверкавшим золоченым оружием, шли мулы, груженные разобранными осадными и метательными машинами, таранами и баллистами, катапультами и скорпионами. За ними двигались кавалерия и отборная пехота, в центре которой должен был занять свое место легат Тит.
Но он не двигался и, казалось, вовсе не слышал ни звуков труб, кимвалов, барабанов, ни криков солдат, которые, подняли оружие, тронувшись в путь.
Он не замечал вокруг ничего, кроме Береники. Он стоял от нее так близко, будто хотел уловить ее дыхание. А царица, слегка склонив голову набок, смотрела не на него, а на простиравшийся перед нею горизонт.
Больше ста лет прошло со дня смерти Гарибальди, родившегося в Ницце в те времена, когда она была еще графством, входившим в состав Пьемонтского королевства. Гарибальди распространил по всему миру республиканские идеи и сыграл выдающуюся роль в борьбе за объединение и независимость Италии. Он — великий волонтер Истории, жизнь которого похожа на оперу Верди или роман Александра Дюма. Так она и рассказана Максом Галло, тоже уроженцем Ниццы. Гарибальди — «Че Гевара XIX века», и его судьба, богатая великими событиями, драмами, битвами и разочарованиями, служит блестящей иллюстрацией к трудной, но такой актуальной дилемме: идеализм или «реальная политика». Герой, достойный Гюго, одна из тех странных судеб, которые влияют на ход Истории и которым сама История предназначила лихорадочный ритм своих самых лучших, самых дорогих фильмов.
Трения внутри гитлеровского движения между сторонниками национализма и социализма привели к кровавой резне, развязанной Гитлером 30 июня 1934 года, известной как «ночь длинных ножей». Была ликвидирована вся верхушка СА во главе с Эрнстом Ремом, убит Грегор Штрассер, в прошлом рейхсканцлер, Курт фон Шлейхер и Густав фон Кар, подавивший за десять лет до этого мюнхенский «пивной путч». Для достижения новых целей Гитлеру понадобились иные люди.Макс Галло создал шедевр документальной беллетристики, посвященный зловещим событиям тех лет, масштаб этой готической панорамы потрясает мрачным и жестоким колоритом.
Убить мать. Расправиться с братом. Избавиться от жен.Заставить учителя принять ужасную смерть…Все это доставляло ему подлинное наслаждение.Его воспаленное воображение было неистощимо на изощренные казни, кровавые пытки, непристойные развлечения.Современники называли его антихристом.Его извращенность не знала запретов. Не подчинялась рассудку. Не ведала жалости.Безнаказанность. Жестокость. Непристойность. Инцест.Это не просто слова. Это жизнь великого Нерона.Макс Галло — известный французский писатель, историк, биограф и политик, автор более 80 произведений.Все исторические романы писателя — мировые бестселлеры, переведенные на многие языки.В 1980-е годы Макс Галло входил в состав кабинета Франсуа Миттерана как министр, спикер и пресс-секретарь правительства.«Для меня роман — это жанр гипотезы, жанр, в который можно внедрить любые элементы реальности, а не только факты…»Макс Галло.
Он был рабом. Гладиатором.Одним из тех, чьи тела рвут когти, кромсают зубы, пронзают рога обезумевших зверей.Одним из тех, чьи жизни зависят от прихоти разгоряченной кровью толпы.Как зверь, загнанный в угол, он рванулся к свободе. Несмотря ни на что.Он принес в жертву все: любовь, сострадание, друзей, саму жизнь.И тысячи пошли за ним. И среди них были не только воины. Среди них были прекрасные женщины.Разделившие его судьбу. Его дикую страсть, его безумный порыв.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.