Тишина всегда настораживает - [8]

И вот наконец рубашки сложены, белье — тоже, носки закатаны. Сразу же по окончании — проверка шкафов. Унтеры заставляют каждого новобранца открывать шкаф и проводят контрольную проверку. Все шкафы открыты. Ревизия продолжалась до отбоя. По окончании Кубик сказал:

— На таких «маскарадах» обрабатывается «сырье» — подгоняется одежда, а также и люди.

Шел к концу второй день. Все новобранцы были уже в постелях. Шпербер лег на спину и уставился в низко нависший потолок. Ему казалось, что он тут уже многие недели. Вдруг снаружи раздались звуки трубы. Они нарастали, становились все громче. Играли вечернюю зорю — на американский образец. Это Шпербер знал.

— Магнитофон? — спросил Эдди.

— Тихо, — прошипел от окна Хайман. — Сейчас посмотрю. — Он отодвинул занавески.

Снаружи по плацу метались золотистые отблески. Там был виден солдат с сигнальной трубой, отбрасывающий длинную тень. Звуки напомнили Шперберу мелодию из старого американского фильма, который назывался, кажется, «Проклят навеки» или как-то в этом роде. Звуки снаружи медленно угасали, мелодия еще дрожала в воздухе, и Шпербер тихонько мурлыкал ее про себя. Все прислушивались к ней, захваченные старой музыкой, не испорченной никаким модерном.

Тишина в спальне напоминала Шперберу траурную минуту молчания после какого-нибудь крупного национальюь го несчастья. И время, начавшееся с этой минуты, казалось Шперберу той самой проклятой вечностью. Только все это происходило не в кино. И запасного выхода из ситуации никто не знал. А все-таки, зачем ему надо явиться завтра к командиру батареи?..

3

Утром следующего дня Шпербер осмотрел свою форму перед зеркалом в шкафу. Сначала близко — так, что в зеркале была видна только грудь. Затем отодвинулся дальше — в зеркале отразилась его фигура до колен. На отвороте кителя — желто-голубые ворсистые петлицы с «крылышками». Темно-синий галстук и серо-голубой воротник рубашки. Из него выглядывала чисто выбритая шея. Он повертелся перед зеркалом, поднял кверху Подбородок. Пилотка надвинута глубоко на лоб. Йохен ухмыльнулся. Посмотрел на свое лицо в обрамлении казенной ткани.

Бегом через коридор. Ноги должны привыкнуть к сапогам. Поясной ремень затянуть туже, чтобы не мешал при ходьбе. Перед большим зеркалом внизу, у выхода из казармы, он увидел себя в полный рост. Посмотрел, как выглядят брюки над черной кожей сапог. Брюки были заправлены в сапоги и, по примеру Кубика, у голенищ стянуты резинкой. Он, конечно, охотно обузил бы брюки, получше пригнал по ногам. Жесткий светло-оливковый пояс затянут крепко, подчеркивая выпуклые части туловища. Он как бы определяет середину тела. Конечно, экипировку неплохо бы дополнить еще кое-какими привлекательными атрибутами: алюминиевой пряжкой, каким-нибудь знаком орла или чем-то в этом роде. На гражданке он даже и не мечтал о такой экипировке. В форме человек самой судьбой предназначен к стойке «смирно». Форма в «цыганский табор», как называет свой взвод лейтенант Вольф, привносит что-то единое. Военные сапоги приподнимают человека чуть выше, чем каблуки гражданских полуботинок. Все те, кого он вчера видел в их разномастных рубашках, куртках, пуловерах, были сегодня одеты по единому образцу. Но ему не показалось, что это их всех нивелировало. Напротив, однообразие одежды привело к концентрации индивидуальных различий: черт лица, речи, движений.

Шпербер постучал в дверь канцелярии.

— Ты что, читать не умеешь? — услыхал он голос из комнаты. — Написано же: не стучать!

Шпербер толкнул дверь и вошел.

— Канонир Шпербер! — Он приложил руку к пилотке.

— Отлично! — сказал уже знакомый Шперберу мужчина с двумя узкими полосками на рукаве. — Знаю вас. Меня зовут Моллог, обер-ефрейтор. Ну, в чем дело?

— Я вызван к командиру батареи.

— Подумать только! Тогда подожди, сначала зайдешь к фельдфебелю.

Шпербер остался ждать у дверей. Услыхал обращенный к нему вопрос:

— Техник, не так ли?

Дверь отворилась. «А, — подумал Шпербер, — тот самый, с желтой нашивкой».

Обер-фельдфебель завел его в свой кабинет:

— Освоились уже у нас? Перемена обстановки никогда не мешает. Ваше инженерство вам придется теперь малость подзабыть.

Взгляд Шпербера застыл на латунных уголках обер-фельдфебеля.

— С вами хотел побеседовать командир батареи. Я доложу о вас. Поправьте-ка свой галстук.

— Яволь![4]

— Яволь, господин обер-фельдфебель, вот так у нас говорят. — Он постучал в следующую дверь и тут же распахнул ее. — Канонир Шпербер прибыл, господин капитан.

Шпербера пригласили войти.

— Добрый день, канонир Шпербер.

Шпербер подошел к письменному столу: — Здравия желаю, господин капитан.

Тот был сантиметра на два выше, чем Шпербер. Он поднялся, сунул одну руку в карман брюк, вышел из-за стола и приблизился к Шперберу.

— Насколько мне известно, у вас за плечами приличное профессиональное образование. — Он вернулся к столу, взял какую-то папку, полистал ее. — Вы знаете, очевидно, что, если не захотите вернуться на гражданку… ах вот как, вы, оказывается, были стайером… вы могли бы сделать быструю карьеру офицера в области военной техники. — Капитан Бустер улыбнулся Шперберу. «Человек типа Мальборо», — подумал Йохен. Возраст — между пятьюдесятью и шестьюдесятью. Темно-синие глаза капитана в костлявых глазницах были окаймлены короткими треугольными веками, брови топорщились, как кустарник на краю оврага. Во рту у него блеснуло золото. — За исключением небольших вступительных экзаменов, которые для вас, конечно, пустяк, никаких препятствий на пути к чину лейтенанта не предвидится. Курс обучения, по сравнению с претендентами на звание офицера, не имеющими технического образования, для вас будет, разумеется, значительно короче. Да и курс сопутствующих предметов вы пройдете, соответственно, быстрее.