Тишина всегда настораживает - [14]

* * *

Еще во время учебы, за три семестра до экзаменов, Шпербер сумел получить в канадском консульстве информационные материалы о природе, климате и населении Канады. Каковы условия въезда, возможность получить работу? Кто может получить вид на жительство? Он узнал, что там нужны техники-машиностроители. И вообще люди технических профессий. Особенно требуются: Специалисты по деревообрабатывающим машинам, по изготовлению бумаги, по разработке рудных месторождений, в том числе урана. Как, там безработицей не очень уж пахнет, что ли? Он достал крупномасштабную карту Канады. Огромные лесные массивы, во многих местах которых, пожалуй, и нога человека не ступала. Чистые реки, непуганые звери и птицы. И далеко не везде запрещающие предписания. Поехать туда, примкнуть к артели лесорубов, остаться с ними в лесу, на все лето. Зимой возвратиться в один из крупных городов юга, скажем в Ванкувер. А там, если уж очень надо, можно полгода поработать техником или чертежником. Все чаще он мечтает о сверкающем топоре с длинным топорищем, о том, как подрубает стволы вышиной с колокольню, как рев мотопилы разрывает лесную тишину, с треском откалывает белые щепки. И вот стволы метровой толщины валятся на землю, образуя бреши в лесном небе. Шпербер уже видел себя в хижине охотников, в комнатке из нетесаных бревен — с людьми, задумчиво покуривающими трубки. Кто-то играет на губной гармонике. Снаружи слышен лай волкодава. А еще он мечтал увидеть выпрыгивающих из воды лососей. Мечтал и о лосях. Они еще водятся там. Мечтал о кострах на скалистых берегах рек. Вот он ставит силки на зайца, а потом растягивает шкурки на просушку. Все чаще он обращается к рекламным плакатам. Воочию видит плохо выбритых мужчин в дикой глухомани. Все, что необходимо мужчине, он должен носить в сердце, голове и рюкзаке. Ничто не может заставить его оглянуться назад. Сюзанне в этих мечтах места не находится.

И если после окончания обучения его не забреют в бундесвер, дорога для него одна — в Канаду…

* * *

Первый раз за время пребывания в армии Шпербер позвонил домой. «Ах, Йохен, слава богу, а мы уж думали заявить о тебе как о пропавшем без вести. Разве обязательно нужно заставлять нас ждать целых две недели? Как тебе служится? Не очень ли устаешь? Соскучился ли по дому? Да, чуть не забыла: Сюзанна прислала открытку из Рима. Я тебе могу ее прочесть, слушай: «Дорогой Й.! Я возвращаюсь домой. Здесь меня больше ничто не удерживает. «Tutto a posto, niente in ordine»,[7] как говорят итальянцы. Как твои экзамены? Получил ли ты летом мое письмо? Может быть, увидимся. Saluti.[8] Сюзанна». Ну вот, еще с тобой хочет поговорить папа…» — «Йохен, привет. Ну что, пристреляли вы там свое оружие? Нет? Ну да, все-таки военная авиация. Вот мать еще пару слов хочет сказать. Будь здоров, держись там…» — «Это опять я, сынок. Я сейчас вспомнила вот что: тебе еще не было пяти лет, а ты уже все попадавшие в твои руки вещи превращал в оружие. Даже щетку для унитаза. А однажды ты вывел меня из себя. Откусил два огромных куска хлеба, сделал из них пистолет, а потом стал кидать в меня кашей, прямо в лицо. Я тебя отшлепала тогда. После этого ты целый месяц не притрагивался к хлебу. Отец тебе еще раз шлет привет. Позвони еще как-нибудь, ведь этот разговор идет по местному тарифу. Много ли скопилось у тебя грязного белья? И когда же ты сможешь нас навестить?..»

* * *

Солдатские ботинки следует разнашивать. В учебном плане предусмотрен форсированный марш на пятнадцать километров. Несколько лет назад Шпербер ходил на такие расстояния, и даже дальше. Марш не должен представить для него особого труда. Правда, они пойдут не просто так, каждый сам по себе, а повзводно, по сорок человек, в ногу, и не в вельветовых брюках и бойскаутских рубашках, а в полном боевом снаряжении, со стальным шлемом на голове, с оружием, со снаряжением для штурмовых действий. Впрочем, маршировалось в ногу даже лучше, а высокие ботинки со шнуровкой хорошо держали ногу. Темп хода — сто тридцать шагов в минуту, это примерно восемь километров в час: Солдаты маленького роста, «стопарики», как их прозвали, при крупном шаге выпадали из ритма, и начальство разрешило идти не в ногу. В этот момент во взводе возникло замешательство, и дистанция между парами стала увеличиваться. Некоторые отстали, и их вынуждены были подгонять, а некоторые из них вообще вышли из строя и попытались присесть. Многие вытирали пот со лба. Кое-кто уже прихрамывал. Шпербер тоже почувствовал, что на одной пятке у него образовался волдырь. Вскоре они свернули на маленькую боковую дорожку. Унтер-офицеры, без шлема, без винтовок и штурмового снаряжения, подгоняли солдат.

Шек весь обливался потом, шлем он самовольно привязал к поясному ремню, винтовку перевесил на грудь, чтобы иметь возможность свободно размахивать правой рукой. Лицо его побледнело. Походка стала шаркающей. Шпербер тоже замедлил шаг, он понял состояние Шека и предложил:

— Подожди, давай твою пушку…

Шек не реагировал. Шпербер повторил свое предложение. Шек наконец пришел в себя:

— Да, возьми. — Он снял винтовку. — Возьми к черту всю эту муру! — Он отцепил от пояса шлем, бросил его на землю и с силой поддал ногой. Потом отстегнул плечевые ремни, и штурмовое снаряжение сползло ему на руки. Он швырнул его в канаву и потащился дальше.